Остиан вздрогнул от внезапного порыва холодного воздуха и услышал за спиной мелодичный голос:

— Ты очень верно его изобразил.

Остиан подпрыгнул от неожиданности и, обернувшись, увидел стоящего перед ним грозного и прекрасного примарха Детей Императора. Как ни странно, рядом не было ни одного гвардейца Феникса, и Остиан почувствовал, что вспотел, несмотря на прохладу мастерской.

— Мой господин, — произнес он, опускаясь на одно колено, — прошу меня простить, я не слышал, как вы вошли.

Фулгрим кивнул и величаво прошел мимо. На его мощном теле развевалась длинная пурпурная тога с ослепительно блестевшей серебряной вышивкой. Из складок одеяния выглядывала золотая рукоять меча, благородный лоб венчал лавровый венок с шипами. Лицо примарха из-за толстого слоя белил и ярких мазков ароматизированной краски вокруг глаз и губ казалось почти кукольным.

Чего хотел добиться примарх, украшая свое лицо подобным образом, Остиан не мог понять, но достигнутый результат казался ему вульгарным и смешным. Даже Царственные манеры Фулгрима напоминали игру театральных актеров Древней Земли. Примарх жестом разрешил Остиану встать и замер перед статуей. Лицо под толстым слоем белил было непроницаемо.

— Вот таким я его и запомнил, — произнес Фулгрим. В его голосе Остиану послышались нотки печали. — Конечно, это было очень давно. На Улланоре он выглядел почти так же, но совсем не таким, каким я его помнил. Он был тогда холодным, даже надменным.

Остиан поднялся на ноги, но старался не смотреть на примарха, опасаясь выдать свое смятение по поводу его внешности. Недавняя гордость за свое творение испарилась в то самое мгновение, когда на нем остановился взгляд Фулгрима, и Остиан, затаив дыхание, ждал критической оценки примарха.

Примарх обернулся, и от улыбки гротескная маска на его лице покрылась трещинами. Остиан чуть-чуть расслабился, хотя в равнодушных, похожих на темные драгоценные камни неподвижных глазах угадывалось что-то пугающее.

Улыбка быстро сошла с лица примарха.

— Твоя работа над статуей Императора в такое время, как сейчас, — заговорил он, — свидетельствует либо о непроходимой глупости, либо о предосудительном пренебрежении, Остиан.

Слова Фулгрима лишили Остиана остатков самообладания, и он тщетно пытался сформулировать хоть какой-нибудь ответ.

Фулгрим сделал несколько шагов ему навстречу, и в хрупком теле Остиана распространился всепоглощающий ужас перед недовольством примарха, приковавший его к полу. Повелитель Детей Императора обошел вокруг скульптора, его массивная фигура нависала над ним и окончательно лишала способности думать.