Атхарва и Асубха успели разжать пальцы Кирона на горле хирургеона, прежде чем его гнев и скорбь возобладали над разумом.
– Кирон, отпусти, – сказал Атхарва. – Его убийство не поможет Гифьюа.
– Он должен его спасти!
– Гифьюа теперь ничто не спасёт, – сказал Асубха. – Он уже прошёл Алую Тропу.
Кирон отступил от Антиоха. Его руки были стиснуты в кулаки, а в серых глазах кипело бешенство самой чистой пробы. Он упёрся в съёжившегося хирургеона ненавидящим взглядом, испытывая потребность что-нибудь сокрушить, из-за которой его ярость грозила вылиться в убийство. Но тут Севериан, бдивший у дверного проёма, выкрикнул предупреждение.
– Приберегите свой гнев, братья, – сказал он. – Сюда идёт мишень получше.
– Наши охотники? – потребовал от него Тагор. – Кто это, Имперские Кулаки или Легио Кустодес?
Лунный Волк отрицательно покачал головой.
– Я не знаю, кто они такие, – ответил Севериан, оглядываясь на площадь по ту сторону двери, – но они вооружены, и они определённо
XVIII Мрачный Империум / Битва в Вороньем Дворе
XVIII
Мрачный Империум / Битва в Вороньем Дворе
1
Здесь было всё: каждый из восстановленных отголосков сути, все до единого горькие озарения и сбивчивые речи полчищ безумцев. Они бурлили в шепчущих камнях, охватывая водоворотом всю башню, как запертое в ловушку электричество, которое, если не перенаправить его побыстрее в землю, сожжёт того глупца, который пробудил его к существованию.
Эвандр Григора балансировал на грани истощения. Он был измождён, из его тела ушли вся его крепость и энергия, он не ел и не спал вот уже несколько дней. Его одержимость желанием разгадать, что же на самом деле появлялось в этой башне, привела его на тот рубеж, что разделяет рвение и помешательство. Воздух наполняло невероятное количество текстов в тактильном шрифте, которые удерживались на весу затопившей комнату энергией Имматериума, напоминая стоп-кадр взрыва в библиотеке.
Здесь были его книги, его свитки и его записи – всё, что он собрал по Системе. Буквы мерцали, словно бы вытисненные сверкающим золотом. Свет, которым сочились стены, уходил в застывший буран страниц, и каждое слово, начиная выцветать в воздух, сначала поднималось с листа, а затем улетучивалось в эфир.
Когда очередная фраза исчезала, Григора впитывал её значение и включал его в своё понимание Последков. Он знал, что вокруг него уходит в небытиё величайший труд его жизни, но считал это незначительной ценой за разгадку смысла, который вился вокруг него, но никак не давался ему в руки.