Седьмой семерых сыновей был отцом…

Стало холоднее, будто в память об осиротевших детях, скорчилась от боли Бестия, а Холдон уже договаривал строчку, никому не известную, сочиненную им самим для себя:

Восьмой же пропал — да и дело с концом.

Но другой голос спокойно, и уверенно, и немного только горько произнес вторую версию этой строчки, которую Кристо никогда не приходилось слышать раньше:

Восьмой был отважным и глупым юнцом.

Посох Холдона замер, тени пропали, и потеплело, а Вонда продолжал, не ноя и не шамкая, читать давно позабытые строки:

И взвились мечи, полетели серпы,

И семеро пажей от горя слепы,

И восемь клинков раскрошились вконец,

Лежат короли… но остался − юнец.

Посох Холдона на секунду вздрогнул, и ветерок прошел по белым ирисам, словно своею волей поднимая с них далекий образ памяти: фигуру юноши в доспехах и с обломком меча в руках…

Но полно? О нем ли теперь наша речь?