Голос Лугайда превратился в звенящий рык – такой мощи, что стайка шипомордников, терпеливо дожидавшихся в конце набережной, поджала чешуйчатые хвосты и потрусила прочь.
– Ищи,
Порченый прикрыл рукавом балахона лицо, прячась от этих слов – но они падали, размеренно, обжигая мозг расплавленными каплями свинцовой неизбежности.
– Иди, прими свою муку! И помни – ты можешь её прекратить!
Посохи ярко вспыхнули, Порченый вздрогнул всем телом от новых уколов зелёных жал, попятился – и ступил на взбороздивший набережную корень. Зелёные огоньки бешено пульсировали; следуя их ритму, он механически, словно кукла на невидимых ниточках, переставлял ноги, отступая спиной вперёд по неверному мостику. Внизу, в гнилой, чёрной, как смола воде извивались щупальца кикимор – отвратительные твари собрались в предвкушении добычи. Но бывший друид их не замечал: шаг, шаг, шаг – пока лопатки не упёрлись в иссечённую глубокими трещинами ствол
Его ждали. Кора лопнула, словно раскрылся узкий вертикальный зев – и несчастный был смят, сжёван его краями, словно чудовищными беззубыми дёснами. Над водой повис вибрирующий вой запредельной муки.
И вдруг всё, разом, кончилось. Набережную залила мертвящая тишина. Огоньки на жезлах погасли, тьма поглотила и берег, и торчащие из воды корни, и кикимор, разочарованно расползающихся по своим норам под чернолесским берегом.
– Позвольте мне сказать, мастер…
Трен склонился перед Верховным друидом. Остальные терпеливо ждали в почтительном отдалении.
– Мне очень стыдно, что я подвёл вас. Не сумел избежать огласки ужасных поступков Эре…
– Молчи! – Лугайд сделал протестующий жест. – Это имя более не должно звучать.
Поклон стал глубже.
– Я хочу принести вам извинения. Поскольку случившееся целиком на моей совести, позвольте мне удалиться в изгнание.
Смешок – словно струйка песка просыпалась на каменную, высушенную ветром плиту.
– Надеюсь, ты не намерен последовать за теми, из Грачёвки? Такое наказание было бы чересчур суровым.
Пауза, долгая, тягучая, как кровь шипомордника.