– Но, – сказал он, – чтобы русская земля не оставалась без царя, я хочу предложить настоящего природного государя, который по закону наследия должен был бы восприять царствие русское после смерти царя Федора Ивановича. Это стоящий здесь рядом со мной Михаил Скопин-Шуйский, относящийся к старшей, наследующей ветви своего рода, происходящего от младшего брата святого равноапостольного князя Александра Невского. Кроме того, это достойный человек, умелый и даровитый воевода, не злой, не заносчивый, способный и твердый в своих решениях. И еще он теперь жених моей сестры Ксении. Оставляя ему трон и родную сестру, я чувствую себя совершенно спокойно. Он не наделает глупостей, не пустит русское царство в распыл из-за расточительности и, самое главное, не даст врагам победить себя на поле брани.

Сделав паузу, Федор Годунов окинул взглядом притихшую площадь и спросил:

– Люб ли вам такой царь, люди русские?

Некоторое время площадь пораженно молчала. До Федора такие штуки проделывал только Иоанн Грозный, когда выцарапывал себе у народа право на опричнину, но Грозный делал это шутейно, чтобы напугать поденных безцарствием, а потом тут же вернуться на трон, да еще к тому же и с новыми дополнительными полномочиями. А тут вьнош, кажется, собрался удалиться навсегда, чтобы и ноги его не было больше на русской земле, которая один раз его уже предала и заставила страдать. К тому же предложенная замена выглядела достаточно представительно как по причине внушительной мускулистой фигуры, так и из-за умного живого лица с проницательными глазами. Сначала неуверенно, а потом все громче и громче раздались крики: «Люб он нам, люб, люб».

Но Федор Годунов еще не закончил дозволенные речи. Поскольку коронация, миропомазание и приведение к присяге нового царя теперь было заботой патриарха Иова, то, прежде чем удалиться прочь, он должен был представить Москве и всей России, своего спасителя, великого князя Артании Серегина, и его товарищей. Едва Федор закончил говорить, как бы между прочим ошеломив москвичей известием о разгроме и ликвидации Крымского ханства, как Серегин извлек из ножен свой меч – и тот даже на ярком солнце, засиял жемчужно-белым светом, подтверждая все его полномочия, как посланца высших сил, и потрясенные люди на Красной площади снова повалились на колени.

В принципе, дело было сделано, и новый почти уже царь Михаил Скопин-Шуйский мог начинать готовить войско к отпору полякам, приблизившимся к границам Руси. Дело осложнялось тем, что как раз там, на южном направлении, там, где год назад прошло войско самозванца, гарнизоны по большей части были ненадежны, а некоторые города и вовсе были захвачены бандами низовых запорожских казаков. Теперь из Кром, Путивля, Стародуба и Рыльска шел непрерывный поток слезниц, просящих унять грабителей, каждый день и час чинящих обиды местному населению – и с этим надо было что-то делать.