Вокруг были дружинники, а это свидетели. Вызов брошен – вызов принят, но прямо сейчас начинать его не пристало. Хольмганг требовал обстоятельного подхода.

– Через три дня, – сквозь зубы процедил Атли, – через три, клянусь Одином!

– Дай слово, что ты не тронешь княгиню и княжну. Ссора из-за них у нас с тобой… дай слово, ярл!

Атли покрутил головой. Дружинники по-прежнему наблюдали за происходящим.

– Даю слово.

– Клянись.

Ярл медлил.

– Клянись, ярл!

– Клянусь Одином и своим мечом.

Сигурд, довольный, кивнул. Он взял с Атли самую крепкую клятву, которая только могла быть. Вряд ли тот нарушит слово, данное именем Водителя Дружин, да еще и на мече.

На том будущие поединщики разошлись.

– Ой, дурак ты, Сигурд, – сокрушался Олаф на следующее утро, навестив товарища. – Самого Косого вызвал.

– Это не я его, а он…

– Все равно дурак.

– Мне что, надо было дать себя убить?

– Из-за бабы… из-за чужой, тьфу!

– Олаф, не рви душу! Я не знаю, как так вышло.

– Я и говорю – дурак.

– Да тьфу на тебя.

И надо же было тому случиться, что вдруг вернулась лодка из дозора. Дозорные узрели три ладьи хольмгардцев. Ярл уже успел нализаться… вернее, поставить на лицо компресс, посему хёвдинг принял решение сам. Он собрал полсотни воинов и, погрузившись на два драккара, вышел встречать гостей. Уже темнело, когда Сигурд приметил удобное место для засады.