В трубе завыло, заскулило; огонь в нерешительности затрепетал над дровами, и, наконец, взмыл желто-красным знаменем. Я поспешил захлопнуть дверцу, чтоб не выпустить огонь наружу.

Треск дров, слабый запах дыма был приятен. Мало-помалу в комнате стало теплеть. Пар изо рта был уже не таким густым.

Когда отблески огня на полу стали бледнее, я открыл дверцу, пошевелил кочергой угли. Можно закрывать заслонку… Вот так. Теперь все тепло от углей хлынет в комнату. Можно ложиться спать…

Стоп! Отец Никодим что-то сказал про сюрприз. Какой еще сюрприз?

Скрипнула дверь. Пламя свечи запрыгало, едва не погаснув.

– Можно? – вкрадчивый женский голос.

Я обернулся.

Высокая и статная. Белокурые волосы обрамляют лицо; на левом глазу – черная повязка, зато правый – синий, как осеннее небо, впитал в себя блестскую силу потерянного собрата. Одета гостья в зеленое, тронутое молью, пальто.

– Молчишь? Значит – можно.

Она вошла, прикрыла дверь, защелкнула задвижку.

– Отец Никодим сообщил мне, что кое-кто очень напряжен и нуждается в помощи.

Теплая рука легла мне на грудь; палец с длинным ноготком обвел сосок, дотронулся до старого шрама. Я вздрогнул (до этого находился в каком-то оцепенении) и оттолкнул шлюху.

– Бедненький, – засмеялась она. – Как ты напряжен.

Гостья присела к столу и, плеснув в кружку зеленки, выпила.

– Не желаешь?

– Слушай, – начал я. – Не знаю, как тебя звать…

– Вика.

– Так вот, Вика, его крест ошибся, когда решил, что мне нужны твои услуги.

В единственном глазу шлюхи сверкнула молния.

– Его крест никогда не ошибается, солдат, – сказала она. – Никогда.