Джанетт остановилась у окна, положила ладонь на стекло и навалилась на него. Она не хотела мечтать о сне – и не могла не мечтать.
Конечно, тюрьмы были и во сне. Столько раз во сне Джанетт ждала, когда ее выпустят из камеры, и это было так же скучно, как ждать наяву. Но сон был также и пляжем, и волны очищали его каждую ночь, смывая все следы, и золу костров, и песочные замки, и пивные банки, и мусор. Эти очищающие волны уносили в глубины все оставленное на берегу. Сон также был Бобби. Он встречал ее в лесу, выросшем на руинах плохого старого мира, и мир становился лучше.
Появится ли Ри в ее сне, ее сновидениях? Дэмиен появлялся, так почему не появиться Ри? Или тем, кто в коконе, ничего не снилось?
Джанетт помнила, как иногда просыпалась, чувствуя себя такой юной, такой сильной и здоровой. «Прямо хоть в драку ввязывайся», – говорила она Бобби, когда он был совсем маленьким. Теперь она не могла представить, что когда-нибудь почувствует себя так же.
Только-только родившись, Бобби ночами крепко ее доставал. «Чего ты хочешь?» – спрашивала она. Он же плакал и плакал. Ей казалось, что он сам не знал, чего хотел, но надеялся, что его мать знает и все исправит. Это самое трудное в материнстве, когда не можешь исправить то, чего не понимаешь.
Джанетт задалась вопросом, а
Простой вопрос. Потому что не хотела.
Она сдалась Дэмиену, она сдалась наркотикам, и ее жизнь стала именно такой, какой должна была стать по всеобщему мнению. Больше она сдаваться не собиралась. Не желала делать то, чего от нее ждали.
Она решила сосчитать до шестидесяти, сбилась после сорока, вновь начала с единицы и добралась до сотни. Она бросает, она забивает.
Джанетт смотрела на восточную стену, где располагалась металлическая дверь душа и зона дезинсекции. Она пошла к этой двери: правая-левая, правая-левая. На полу сидел на корточках мужчина, кроша травку в папиросную бумагу. За спиной Джанетт Энджел красочно описывала Иви, как сдерет с нее кожу, вырвет ей глаза, поджарит с диким луком и съест. Дикий лук придаст приятный вкус любому дерьму. И так далее, и тому подобное, тон и выговор, злой-злой-злой, сельский-сельский-сельский. Если Джанетт не пыталась сосредоточиться, разговор – все равно какой – напоминал тихий бубнеж радио. Ей все время казалось, что она вот-вот услышит номер, начинающийся с 800.