Кадыров устало махнул рукой. Он видел, что Малика его не понимает, она покамест чувствует только обиду. Другое дело — Камал, он внимательно слушал, но в то же время, казалось, думал о чем-то своем. О чем, интересно? Странно, что он выгораживал Малику. Она его сняла с работы, отправила в пустыню, а он не воспользовался случаем свести с ней счеты.

— Освоили пустыню! Слова. Ваш агроном с фактами в руках доказывает, что это не заслуга, а ошибка, непростительная вина, — Кадыров явно стремился смягчить свои резкие слова, в уголках его губ засветилась улыбка. — Посмотрите! Готов как лев броситься на защиту своих полупустынь с их флорой и фауной…

— Броситься он может, — Малика метнула в сторону Камала быстрый взгляд.

— А вы, как мне кажется, покамест защищаете только себя, и это ваша другая вина, уже как руководителя. Но не будем делить ваши провинности на большие и маленькие. Плохо, что мы привыкли думать: все для хлопка! Люди должны служить хлопку, жить ради хлопка… Отсюда и показуха с засеянными хлопком пришкольными участками! Что вы видите на фоне хлопка? Думаю, прежде всего себя, свой личный успех, свою славу. Небось мечтаете о золотой звездочке… Думаете это патриотизм? Нет, нет и нет! А с показухой мы будем бороться. Это не менее важно, чем защита среды, это защита души человеческой, защита человеческой чести и совести…

Проводив высоких гостей, Малика одна вернулась в свой кабинет. Ей казалось, что по ее жизни только что пронесся страшный ураган, все переломал, перевернул, раскидал ее планы и мысли.

Чувствовала себя разбитой и опустошенной. Она не могла плакать на людях. В самом деле, что за председатель в слезах? Она должна вести людей, то есть указывать и приказывать, убеждать и заставлять… Она это умеет. А плакать — разучилась. Теперь бы запереться в кабинете и выплакаться вволю…

Малика села на диван и старалась заплакать… но не могла.

Она вспомнила все обидные слова, так ранившие ее самолюбие, казалось, они еще висели в воздухе кабинета, но все же не могла заставить себя заплакать.

Дверь кабинета открылась без стука, и на пороге вырос Камал.

Малика вскочила.

— Зачем вы пришли? Выйдите, я занята.

Камал, не обращая внимания на ее слова, прикрыл за собой дверь.

— Я пришел сказать вам, Малика-хон… Я писал в обком совсем не для того, чтобы подставить вас под удар. Я и не думал жаловаться на вас. Меня тревожит судьба Маханкуля.

— Что вы все носитесь со своим Маханкулем. Не верю я вам. Ябедничаете под видом заботы о природе. Вот и вся ваша борьба! — Малика умом понимала, что говорит несправедливые слова, но не могла сдержаться, из души рвалось все накопившееся за этот сумасшедший день. — А что вы сделали сами, чтобы спасти Маханкуль? Только ябедничали, то в райком, то в обком…