– Слава Богу, что Эра жива, – буркнул Вейнер. Он чувствовал себя предателем и редкой сволочью. И холодок шел по коже от мысли, что из-за собственных незнаний и не желания знать, чуть не схоронил девушку. И просмотрел!

– У вас анатомией, физиологией, патофизиологией кто-нибудь занимается? – спросил у Лири, но судя по взгляду, тот понял не больше, если услышал пару фраз на суахили.

– Лекари, – пояснил мужчина.

– Жрецы, – кивнул. – Им одним дано знать, как лечить светлых. Это очень трудное и серьезное дело. Их детьми учить начинают. Тут же много тонкостей. У каждого рода изначальных свое, а еще есть общее.

– Понятно уже. Этот… Совел, да? Может хотя бы элементарные знания дать?

– Тебе то негоже. У тебя свое, изначальный. Каждый свое место занимать должен.

– Угу. А потом хоронить живых, – проворчал недовольно, но больше собой. И твердо решил, что будет пытать этого Совела, если придется, но базовые знания у него затребует.

Жреца ждали часа три, не меньше. Давно стемнело, а он все шаманил над Эрикой. Это уже серьезно беспокоило. Но вот дверь чуть слышно скрипнула и Совел вышел. Эрлан тут проснулся, встал, будто вовсе не отдыхал минуту назад.

Все стояли и пытали Совела взглядами.

– Положение серьезное. Светлой, придется провести в постели немало времени. Никаких волнений и лишних движений. Я буду рядом. Настой оставил, поить каждый час, – посоветовал Лой. Тот взглядом дал понять, что сделает, и шагнул в комнату.

В помещении пахло влажностью и озоном от горящих травных свечей. Эя спала, выглядела умиротворенной и даже чуть порозовевшей.

Эрлан сел рядом и сложив руки странным образом – одну сжав в кулак, другой ладонью обняв его, закрыл глаза и начал благодарить предков и молить их о дальнейшей помощи.

Вейнер осторожно прошел и сел у окна, стараясь не тревожить ни брата, ни Эрику, и смотрел на нее. Вид был далек от здорового, но на покойницу девушка уже похожа не была. И ему было радостно и печально одновременно. Радостно, что она жива, печаль же ела душу за свое неверие Эрлану и, как выяснилось, не состоятельность как медика. И подумалось, что Эрика была права, отвергнув его, выбрав старшего, а не младшего Лой.

Именно сейчас все его проступки, которые он искренне считал поступками, с полной очевидностью раскрылись перед ним, связались в одно, как звенья цепи. И было стыдно самого себя и горько за недалекость и легкомыслие. Он привык считать себя взрослым, опытным мужчиной, а сейчас понимал, что был глупым самолюбивым мальчишкой, и за его разгильдяйство и пофигизм платили те, кто был ему очень дорог, пожалуй, и дороже его никчемной жизни.