– Будь ты проклят! – сказал он громко, всего себя вложив в эти слова. Он даже не знал, адресовалось ли проклятие Георгу, или себе самому, или всему миру, всей великой цивилизации, которая позволяет и даже заставляет думать о живом человеке как о произведении техники – и не более того; и не только думать, но и заставить самого человека поверить в то, что он – не более чем продукт техники, продукт идеи, как говорил Георг, а не результат любви.

– Будь все мы прокляты! – сказал Юниор еще раз, покидая трюм.

Кажется, содержавшаяся в проклятии ненависть придала ему сил. Он спустился, подошел к Зое и не сразу, но все–таки смог поднять ее на руки. Сейчас это было трудней, чем раньше: она не помогала, не обхватывала его за шею. Хрипло дыша, Юниор донес ее до платформы подъемника. Поднялся с нею наверх. Внес в тамбур. Переведя дыхание, сказал:

– Умник, тут человек. Погиб. Надо сохранить.

– Понял, – отозвался Умник.

Когда медицинский автомат на тележке уже подкатил и уложил Зою, Юниор хотел помочь, но автомату помощь не требовалась, и он попросил Умника:

– Ты проверь внимательно. Конечно, я понимаю, что невозможно – слишком долго… Но все же… Ты же у нас все умеешь!

Гриб ответил как всегда невозмутимо:

– Все анализы будут сделаны здесь и на Земле.

– Спасибо, – поблагодарил Юниор, не зная, что делать дальше. Снова спустился. Снизу посмотрел на повисшие беспомощно антенны Комбинатора. Но они не были жизнью. Всего лишь орудиями фокусника. Юниор сплюнул, отвернулся. Все было как и полчаса, и час назад. Лежал черный песок, стояли машины. Из раструба водолея вытекала тонкая струйка воды. От другой тянуло легким, едва уловимым ветерком: обновлялся воздух. Сияли корабельные прожекторы. По сторонам их световых конусов сгущалась мгла.

Он брел, вспахивая башмаками песок. Все, что осталось от маленького, славно придуманного мира. Не было мира. Потому что мир – это жизнь. А здесь не было жизни. Имитация ее, не более. Привет тебе, цивилизация имитации! – кричала его душа. – И когда в тебе появляется настоящая жизнь – ты позволяешь даже не заметить этого. А в результате здесь осталось единственное живое существо на черном песке – я. Никому к чертям не нужное, пока еще живое существо. Пока.

Потом он остановился.

В боковом свете прожектора Юниору вдруг почудилось внизу, под ногами, что–то. Маленькое, хрупкое, на что он едва не наступил башмаком.

Он наклонился. Потом лег, приблизил лицо и стал рассматривать это в упор.

Просто удивительно, как смог он заметить. Такую мелочь, ерунду. Может быть, лишь потому, что цветом эта мелочь резко отличалась от песка. Мелочь была светло–зеленой.