Крохотный, тоненький, хрупкий, едва поднявшийся над песком стебелек. И на конце его – только–только раскрывшиеся два листочка.

Юниор долго лежал и смотрел на росток, дыша в сторону, чтобы ненароком не повредить его.

Нет, это не было, не могло быть остатком мира Комбинатора. Все бывшее в том мире исчезло. Все, что осталось, было настоящим. Корабль. Механизмы. Юниор. Тело Зои в реаниматоре.

И еще – стебелек и два листка.

Жизнь. Настоящая. Самостоятельная. Пусть бесконечно уязвимая, но – жизнь.

Откуда? – разглядывал это чудо Юниор, все еще не веря глазам.

И понял: семечко могла занести сюда одна из машин. С Земли, где они испытывались. Или с Анторы, где эти машины крушили и перемалывали сотни тысяч растений. Не таких, а мощных, царственных. Семечко застряло где–то. Перенеслось через сверхпостижимые пространства. Здесь выпало. Оказалось в среде, где есть воздух, вода, свет. И вот проросло…

– Оказывается, нас здесь двое живых, – сказал Юниор вслух, словно стебелек мог понять его. – И уж тебе–то я погибнуть не дам!

Господи, – подумал он затем, – сколько же мы: отец, я сам, все другие – уничтожили грубо, жестоко, безжалостно, глупо вот таких, да не только таких – всяких жизней! Воображая, что мы вправе вынести им приговор и привести его в исполнение, раз они мешают достижению какой–то нашей сиюминутной и часто никому не нужной цели. Наши цели – так ли нужны они миру?

Нет, я тебя выращу. К чертям все. Я останусь тут до тех пор, пока здесь не зазеленеют леса. Потом мы снимем купол. И вы начнете переделывать атмосферу. Оживлять планету. Потому что всякая жизнь – жизнь, и мы ставим себя выше вас только потому, что умеем убивать вас куда успешнее, чем вы – нас. Но ведь без вас мы околеем сами, мы без вас не можем и порой лишь забываем об этом. Забываем, что жизнь – это то, что не предает, не исчезает внезапно, если вдруг разладятся какие–то контуры…

Я тебя выращу, стебелек. Есть энергия, есть вода, свет. Есть великий Умник, который, наверное, знает не только, как истреблять леса, но и как растить их. Если захвораешь – вылечим. Неужели такая масса металла и кристаллов да еще толика нормального рассудка не в состоянии сохранить жизнь одному стебельку? Ведь мы умеем – если захотим. Нам только трудно бывает понять. Слишком уж мы настроились за целые столетия – заменять естественное искусственным…

Я выращу тебя. Ничего. Земля подождет. Обойдется без своего сгоревшего Комбинатора. Кто–то сказал хорошие слова о слезинке одного–единственного ребенка. Что такой ценой нам не нужно счастье. Раньше я думал, что это – слюнтяйство, ерунда. Теперь я думаю: если для чего–то надо всего лишь наступить каблуком на такой вот, как ты, совсем незаметный стебелек с двумя листками – я не сделаю этого. Сперва постараюсь понять: а может быть, вреда, пусть и отдаленного, от такого действия произойдет больше, чем пользы – пусть даже немедленной? Мы привыкли думать, стебелек, что если сейчас и вредим, то потом, в этом благословенном «потом» у нас останется достаточно времени, чтобы все исправить, возместить и воздать. Но у нас не будет этого времени, потому что не настанет блаженное «потом», когда останется только исправлять ошибки: они ведь тоже живут своею жизнью, наши ошибки и жестокости, они сходятся и размножаются, плодятся и прорастают вдруг там, где мы их вовсе и не ждем, нередко – в наших собственных костях, в нашей плоти и крови, а еще прежде – в нашем разуме. Вот как обстоят дела, стебелек…