— Уху можно будет сварить… Меня батя учил. Надо обязательно добавить столовую ложку водки и бросить уголек в котелок — запах буде-ет… — девица умолкла под злобные взгляды рейнджера. — Что? А я говорила, что здесь водятся рыбы-убийцы.

— Говорила она… Это ты виновата.

Дова только закатила глаза:

— Ну конечно, кто ж еще…

— Это все твой… — рейнджер запнулся, — …запах.

Бишоп тряхнул головой, прогоняя остатки воспоминаний, и грубо выругался. Зажав сочащуюся кровью ягодицу, он захромал к мешку. В спину ему долетел едкий смешок:

— Не уверена, что мой… Она же вцепилась в твою задницу…

— Провались в Обливион.

— Только вместе с тобой, милый, только вместе с тобой… — веселилась девица.

Она пошла за рейнджером и силком оттащила его к разложенным шкурам:

— Ложись, — велела Пит, — да не дергайся, я раны обработаю.

Ворча, Бишоп улегся на живот и, когда дова склонилась над ним, чтобы рассмотреть потрепанную задницу, рейнджер непроизвольно уставился на оказавшиеся перед глазами груди. Не теряя времени даром, он вытащил свободную руку и ухватил дову за титьку.

— Это еще зачем? — слегка удивилась девица, но вырываться на стала.

— Обезболивающее.

— Аа, резонно. Раз подгузник меняю, можно и сисю дать…

— Болтай-болтай, — проигнорировал Бишоп издевку, — только далеко не отходи…

Она и ухом не повела, накладывая смоченные в зельях тряпицы на рану и позволяя Бишопу наслаждаться «компенсацией». Рейнджеру, привыкшему во всем полагаться только на себя, было удивительно приятно, что о нем заботятся и ничего не просят взамен. Задница побаливала, нога саднила, но в целом Бишоп был доволен оказываемой ему заботой. Странно… Прежние его бабы иногда порывались оказаться полезными, но рейнджер за версту чуял, что те хотели его «одомашнить»… Бишоп аж скривился от отвращения, и дова, заметив это, восприняла на свой счет:

— А ты что хотел? У нее зубы с две моих фаланги. Скажи спасибо, что она тебя за задницу укусила, а не за самое интимное. Держи… — Пит сунула рейнджеру пузырек с лечебным зельем, — на ночь хватит.

Рейнджер послушно опорожнил пузырек и, повертев его в пальцах, щелчком отправил в темноту. Он с любопытством посмотрел на Пит. От ночного холода та вся покрылась гусиной кожей, но не отходила за одеждой: кровь еще сочилась из раны, а дова не закончила накладывать повязки. Упертая. Или дурная. А может и то, и то. Не уходит, пока дело не сделано, даже такое никчемное, как латать задницу вшивому рейнджеру. А как закончит? Что будет, когда все закончится? У Бишопа внутри что-то оборвалось — словно вернулась сосущая пустота Апокрифа. Пока еще не поздно, надо остановиться. Пока еще может…