Имперцы прилепили направленный заряд, который вынесет любую преграду и приготовились к штурму. Раздался гулкий взрыв, и помятая пластина металла оказалась выбита мощной разрушительной волной. Яго зашвырнул светозвуковую гранату и когда она разлетелась на свет, звук и сталь зашёл внутрь, а за ним и всего воины.

Завязался бой – длиннющая, метров двадцать в ширине панель управления раскинулась у окон, а перед ней весь работающий персонал. У боковых панелей не так много людей, но и там нашлись те, кто встал на защиту «демократии». Штурмовики и «Палачи» встретились с охранниками и гвардейцами, стреляя друг в друга на близком расстоянии. Яго выбежал вперёд, его карабин ведёт беспрестанную пальбу на изнеможение, дуло раскалилось и нагрелось, но он не успокаивается, пока последний гвардеец не заткнул свой автоматный лай, очутившись на полу.

Панели заискрились от частых попаданий лазкарабинов и автоматов, мёртвые стали падать на металлический пол и вскоре в помещении в живых со стороны Греции остались только те, кто не взял в руки оружия. Им Яго приказал быстро уходить, подав знак движением рук.

– Браво-браво! – в ладоши захлопал высокий светловолосый мужчина, с треугольными чертами лица, облачённый в чёрное пальто, с нашивками и символикой Конфедерации, на котором к этому же сапоги, синие брюки и перчатки. – Вы перебили наших бравых матросов.

– Где Фемистокл? – спросил Яго. – Давайте Лиро, отвечайте.

– Он в своей каюте, диктаторское отродье, но вам не стоит об этом беспокоиться. Скоро он соберётся с силами и вычистит землю от пришельцев, лобызателей тирании и всякой нечисти.

– Где каюта его? – всё так же продолжает спрашивать Яго, присматривая за тем, как его воины становятся у двери и ждут врага; за рубкой пушки «ахнули» с такой силой, что корабль затрясся, в ушах поселился слабый писк, но всё же Валерон продолжает настойчиво спрашивать:

– Господин Лиро.

– Я вам не скажу. Мои люди скоро будут здесь и вам бы уже самим себе наручники надевать или прыгать в море, господа, чтобы не утруждать моих ребят с вами биться. Да, вы можете убить меня, но это ничего не изменит.

Яго не выдержал спеси Лиро, как будто бы последний настолько одурманен, что не видит безумия собственных речей. Он, сдавливая в себе всякий гнев, стал говорить культурно, словно подражая брату:

– Как вы могли решиться на предательство? Как посмели укусить руку Канцлера? Как мы совратили тех, кто был нашими братьями? Вы понимаете, что вы натворили? На моих руках кровь тех, кого я называл когда-то другом.

– Мне нет дела до погибших слуг Рейха, вы – ничто для меня, всего лишь прах, который ляжет на могилу истории Греции под игом Империи.