– Из которых некоторые оказываются не так уж мертвы.

– Я о твоем бесспорном даре их пробуждать. Однако Джон Грэйди не из них. Он не вернется. Его смерть я видел своими глазами.

– Ты что, там был?

Я знал, что Клем имел отношение к тому расследованию, но никак не думал, что он лицезрел последние секунды Грэйди на этом свете.

– С похищением малышки Мэтисон у нас впервые за долгие месяцы появилась более-менее надежная зацепка. С его стороны вот так запросто схватить ее было непоправимой глупостью. Значит, он уже действительно тронулся на своих аппетитах и не мог их больше сдерживать. Мы вышли на его дом, но для малышки было уже поздно.

Он сделал глоток и поглядел мимо меня туда, где в оконном стекле виднелось его отражение.

– Ээх. Из всех своих дел за четверть века я помню от силы несколько, из-за которых хочется вот так взять и садануть кулаком о стенку. И это как раз одно из них. Слишком уж много «ах если бы». Ах если бы мы проворней установили связь похищений с машиной Грэйди. Ах если бы мы побыстрей сподобились выломать ту дверь. Если бы, если бы…

Но мы все же ворвались и застали там Грэйди со стволом, приставленным к башке. Казалось почти смешным, если б не было таким ужасным. Вот они все мы, с уставленными в него табельными «кольтами» – огонь на поражение, – и он со своей приставленной к голове пушчонкой, готовый сделать эту работу за нас. Другой-то исход все равно, думаю, не предвиделся.

Помню, как он, перед тем как пальнуть, сказал: «Это не дом. Это кров». Я до сих пор не понимаю, что он имел в виду. Место меньше всего было похоже на домашний очаг. Мебель не собрана, стены покрашены наполовину, дешевые обои приляпаны кое-как и уже начинают отходить. Пылища, грязища. А еще всюду зеркала. И вот эти самые зеркала, они и вышибали из колеи. Впечатление было такое, будто всюду движение: отражения и наши, и наших отражений. Я за всю свою жизнь не ощущал себя таким взвинченным.

Как раз когда Грэйди нажимал на курок, я стоял к нему ближе всех. Помню его лицо, его глаза. Понятно – то, что он творил, не умещается в голове и жуть неимоверная, но он очень терзался. Я видел это по нему. Вся кожа у Грэйди была красной от какой-то сыпи, губы искусаны до шрамов, веки вспухшие, отечные. Его что-то преследовало, он был изможден болью. Я стоял к нему ближе всех. Клянусь, в его глазах я видел свое отражения и знал, как он сейчас поступит, но пытался это предотвратить – не из жалости к нему, а от мысли, что если он умрет именно сейчас, то каким-то образом он заберет с собою часть меня, потому что я пойман, ухвачен его взглядом. Кажется бессмыслицей, правда? Я был в тот момент так взвинчен, так ошеломлен всеми теми зеркалами, что меня словно шибануло страхом. Как-то в обход сознания – рраз, и он во мне.