А еще мне помнилось, что сборник Эдгара По таил в себе и тайное, и сверхъестественное, потому как «Таинственные рассказы», помимо чарующих страшилок, включали и три детективных истории об Огюсте Дюпене – французском детективе-любителе, расследующем ряд загадочных преступлений. Самым знаменитым из них было и остается «Убийство на улице Морг», где жестокое двойное убийство совершает (прошу прощения, если я приоткрываю завесу тайны) орангутанг, – развязка, дающая понять, что мистер По понимал абсурдность чисто рационалистского подхода[109].

Когда я составлял «Ночные легенды» – первый сборник мистической прозы, – я попробовал написать историю в духе По и назвал ее «Ложе невесты», но затем изъял ее из основной книги. Я понял: писать как По намного сложнее, чем кажется! Как и у Раймонда Чэндлера, его настроение и стиль настолько индивидуальны, что подстраиваться под По – значит подвергать себя риску опуститься до имитации. Позднее я смягчился и включил рассказ в издание, вышедшее в мягкой обложке (и у меня, кажется, хватило приличия за это извиниться).

На полке моей бабушки Эдгар По соседствовал с томом Лавкрафта. Как туда попал Лавкрафт, я, если честно, не представляю. Присутствие По в целом объяснимо: старинный фолиант в жестком переплете вполне вписывался в бабушкину библиотеку, зато Лавкрафт был сравнительно новой «пантеровской»[110] книжкой в мягкой обложке. Назывался сборник вроде бы «Затаившийся страх и другие рассказы», хотя точно сказать не берусь. Думаю, что Лавкрафта там оставил кто-то из моих старших кузенов, их у меня – всего двое, и на фанатов Лавкрафта они тогда явно не тянули. Согласитесь, выглядит история весьма по-лавкрафтовски, хотя нет, скорее, по-джеймсовски[111] (об этом несколько позже).

Впрочем, откуда взялась книга – не принципиально, – просто с Лавкрафтом я возился еще больше, чем с По, и до сих пор остаюсь его антагонистом. По-моему, воображение у Лавкрафта развито сильнее, чем его литературное умение, с помощью которого замысел автора облекается в слова. Даже его знаменитая новелла «Хребты безумия» скукоживается, когда дело доходит до вербального описания его странного ви́дения Вселенной, осажденной невнятными ужасами извне. Слишком много у него, на мой взгляд, всяческих «не могу и передать той жуткой картины, что разверзлась перед моим взором», а затем «ладно, попытаюсь». Или, как у него в одном месте повествует рассказчик: «Попробую быть откровенным, хотя прямота здесь для меня невыносима». Простите, но надо определиться с выбором: откровенность без прямоты подобна стреле без наконечника. Я допускаю, что лучшие его произведения в сумме перекрывают слабость отдельных своих частей. Но к попытке переоценки и реабилитации творчества Лавкрафта – я имею в виду книгу Мишеля Уэльбека «Лавкрафт: против человечества, против прогресса» (2005) – я отношусь с прохладцей. Возможно, это моя естественная (и абсолютно понятная) реакция на все, что пишет Уэльбек. Не нужно забывать, что правота не бывает предвзятой.