Я протягиваю ему руку.

– Они серые… можешь сам в этом убедиться. Скорее всего, клон-бокс ошибся в показаниях. И все в порядке.

– Может быть, – бормочет он.

Дакс проводит подушечкой анализатора по моему локтю и, ловко перевернув его, прижимает иглу к моему запястью. Я едва чувствую, как она пронзает кожу. Глаза Дакса стекленеют, а затем он направляет руку на стену, проецируя туда мерцающий экран. Появляется результат. Первый образец взят из моих омертвевших клеток, образовавшихся несколько дней назад еще до процедуры. Второй образец – тромбоциты из крови, которые постоянно обновляются. Биологический отчет высвечивается на стене из шлакоблока. Он настолько детальный, что в нем есть все от гена, позволяющего мне переваривать молочные продукты, до совокупности генов, от которых зависит цвет и форма моих зубов.

Дакс моргает, и отчет исчезает, а на стене остаются лишь данные о цвете моих глаз.

«Образец 1: Женщина 16–18 лет. Цвет глаз: Серый».

«Образец 2: Женщина 16–18 лет. Цвет глаз: Зеленый».

У меня начинает кружиться голова. Этот анализ проверяет не тот участок, что изменен различными алгоритмами, а постоянную, неизменную ДНК внутри клеток. Гентех не может на это влиять. Он оборачивает гены, словно бумага подарок, а моя естественная ДНК остается нетронутой.

Но если этот отчет верен, то моя исходная ДНК была изменена. Словно оберточная бумага вокруг подарка как-то меняет и его содержимое.

– Это невозможно, – шепчу я, но доказательство стоит перед моими глазами. Согласно этим данным, я залезла в бак с серыми глазами, а вылезла с зелеными. Это не соответствует всему, что я знала о кодировании. Это ломает фундаментальные законы гентеха. Это должно быть невозможным. Но, с другой стороны, сейчас я должна была быть мертва.

И понятия не имею, во что верить.

– Что, черт возьми, папа сделал со мной? – спрашиваю я у Дакса. – Должно быть, это как-то связано с кодом гипергенеза, который мы нашли. Имплант, вакцина, то, что я пережила процедуру. Он что-то сделал со мной, а затем заставил забыть об этом.

Я закрываю глаза и вновь вижу горы, которые вспомнила во время расшифровки, но картинка размывается, как только я пытаюсь сосредоточиться на ней. Я знала это место. Была там. В дальних уголках разума начинают всплывать какие-то воспоминания, но все так расплывчато, что у меня не получается вытащить их.

Открыв глаза, я вижу, как побледнело лицо Дакса. Лампочка над нами тухнет, музыка стихает на улице, и теперь оттуда доносится лишь треск костра. Возгласы и пение толпы сменяются хором озадаченных голосов.