Тогда поклялся себе – никогда-никогда, ни словом, ни делом не дать кому-либо понять, будто бы имею обоснованные подозрения в непричастности Николая к отцовству будущего наследника престола. И впредь даже мысль об этом стану гнать от себя!

Это я все к тому, что вовремя мы покинули город. Смена обстановки, новые люди, дела и заботы. Молодая жена и старые знакомцы. Через несколько дней я уже совершенно успокоился и даже укрепился в том, что принял по-настоящему верное решение.

К тому же в попутчики набился новый томский губернатор Родзянко. Так-то он вроде как стеснялся выказывать мне откровенную симпатию. Считал, видно, что это может быть воспринято обществом как подхалимаж. Чего непримиримый борец с коррупцией и мздоимством чурался аки черт ладана.

Николай Васильевич и прежде казался мне человеком простым и открытым. Лишенным гонористости выскочивших из грязи в князи мелкопоместных дворянчиков. Не сторонился купечества, мог и с простым людом ласково поговорить. Оратором был, быть может, и невеликим – лавры Цицерона ему не грозили. Зато говорил всегда довольно просто и понятно, без пышных латинских цитат. И то ли сам втянулся уже в прививаемый мною стиль администрирования, то ли вызнал как-то мои предпочтения, но на станциях и кратких остановках говорил исключительно по делу.

После Проскоковской же деревеньки, где наш растянувшийся на полверсты караван перехватил изрядно разбогатевший, принарядившийся в аглицкое сукно и драгоценные меха Кухтерин, я и вовсе Родзянко в свой дормез пригласил пересесть. Очень уж томскому начальнику любопытно было – отчего я именно такие условия для получения кредита в Промышленном банке бывшему извозному мужичку предъявил. Пришлось объяснять. Слово за слово, верста за верстой – и выболтал я попутчикам чуть ли не весь свой план глобального обустройства родного края.

Евграфка думал широко. А «случайно» повстречав нас в Проскокове, пытался увлечь громадьем планов и меня. Язык у отставного извозчика всегда был подвешен хорошо, а подлизываться умел и вовсе профессионально. Так что совсем отказать у меня при всем желании не получилось бы. Смешной он. Нравится он мне. Сразу понравился. Импонирует чем-то этакий вот тип русских мужичков – смекалистых, активных, неспокойных.

И рассудил Евграфка все абсолютно верно. Железный путь от моря до океана – это, конечно, замечательно. Железные машины, которые Барановский на томском механическом заводе затевает строить – хоть и чудно, навроде Емелиной печи, но тоже не везде пройдут. Когда еще Петечка Фрезе скрестит ежа и ужа… карету с двигателем Отто и моим карбюратором – один Господь ведает. А уголь от приисков к складам уже сейчас возить нужно. И руду к прожорливым домнам. И переселенцев из Екатеринбурга в Тюмень. И Барнаульским трактом от Томска до Бийска зимой в десятки раз больше грузов перевозят, чем летом по рекам. Никуда пока без старой надежной гужевой тяги не деться. Одна беда – лошадки у нас в Сибири большей частью киргизские. Маленькие, неприхотливые и выносливые, но не способные тянуть больше двадцати пудов в санях или телеге. Для серьезных дел требовалась другая порода, которую еще только предстояло вывести, и чем Кухтерин с подрастающими сыновьями не прочь был заняться.