И был вечер – запах прелой травы, сырость, – то ли весна, то ли осень…
И был вечер – запах прелой травы, сырость, – то ли весна, то ли осень…
И была река – грязный берег, в тёмных водах – отражения сотен огней… Серое шевелящееся месиво – толпа…
И была река – грязный берег, в тёмных водах – отражения сотен огней… Серое шевелящееся месиво – толпа…
И ожидание – нетерпеливое, жадное, сладострастное…
И ожидание – нетерпеливое, жадное, сладострастное…
И сновали по тёмной воде торопливые лодки. Одна, длиннее прочих, выгрузила пригоршню ярких людей-самоцветов … «Филипп!.. Филипп!» – зашелестело в толпе.
И сновали по тёмной воде торопливые лодки. Одна, длиннее прочих, выгрузила пригоршню ярких людей-самоцветов … «Филипп!.. Филипп!» – зашелестело в толпе.
И была ещё лодка – полная солдат, – и два старика в чудных бумажных колпаках…
И была ещё лодка – полная солдат, – и два старика в чудных бумажных колпаках…
И были хмурые лучники, и огромная – до небес – груда хвороста… И пара унылых, нелепых столбов – зачем?.. для чего?
И были хмурые лучники, и огромная – до небес – груда хвороста… И пара унылых, нелепых столбов – зачем?.. для чего?
И был потом – костёр…Удушливый, едкий дым…И проклятье…
И был потом – костёр…Удушливый, едкий дым…И проклятье…
И стон толпы…
И стон толпы
И обугленная рука – перстом в звёзды…
И обугленная рука – перстом в звёзды…
…Она даже не успела испугаться того, что случилось с ней. Живые люди на её глазах обратились в пепел – она видела, как они кричали!.. Хуже – только телевизор!.. Неведомое чувство разрывало её маленькое сердце, и она не знала ему названия. Слёзы застилали глаза, она побрела куда-то, спотыкаясь… Чья-то рука легла ей на плечо:
с ней