Она сосредоточенно наморщила лоб, извлекая нужные сведения из своей фантастической памяти.

– Я думала, эта неделя благоприятна для заклинаний от укусов змей. Может, я ошиблась? – спросила Сюзанна, доставая из кармана небольшую книжицу.

Пока Марджори и Сюзанна обсуждали последовательность магических начинаний, Благочестивая Олсоп, Элизабет и Кэтрин пристально смотрели на меня.

– Я вот думаю… – Благочестивая Олсон глядела так, словно что-то прикидывала в уме, затем постучала пальцем по губам.

– Определенно нет, – прошептала Элизабет.

– Вы помните, что мы договорились не забегать вперед? – спросила Кэтрин. – Благодеяния богини, излившиеся на нас, и так достаточно щедры. – Эти слова сопровождались зелеными, золотистыми, красными и черными вспышками, мелькавшими в ее карих глазах. – Но быть может… – добавила она и почему-то умолкла.

– Альманах Сюзанны в корне неверен. Мы уже решили: лучше всего, если Диана соткет свое предзаклинание к следующему четвергу, на молодой, растущей луне, – заявила Марджори, хлопая в ладоши от удовольствия.

– Уфф! – вздохнула Благочестивая Олсоп, затыкая ухо от сотрясений воздуха. – Помягче, Марджори, поспокойнее.

Итак, я снова ходила в школу, как я называла собрание ведьм прихода церкви Сент-Джеймс-Гарликхайт. Мой интерес к алхимическим опытам Мэри только возрастал. Теперь я проводила дома меньше времени. А наше жилище в «Олене и короне» продолжало оставаться центром Школы ночи и штаб-квартирой государственных и прочих дел Мэтью. Там без конца появлялись посланцы с донесениями и почтой. Туда частенько заходил Джордж, чтобы бесплатно перекусить и рассказать об очередных бесплодных усилиях по поиску «Ашмола-782». Хэнкок и Галлоглас приносили сюда свое белье на стирку и, пока оно стиралось, сидели в нашей гостиной полураздетыми. После историй с Джоном Чандлером и Хаббардом отношения между Мэтью и Китом оставались натянутыми. Затем мир был восстановлен, точнее, вынужденное перемирие. Не скажу, чтобы Мэтью жаждал видеть Кита у нас дома, однако драматург стал довольно часто заглядывать к нам. Он сидел, задумчиво глядя в пространство, потом вдруг хватал бумагу и принимался лихорадочно писать. Это существенно уменьшало запасы бумаги и служило дополнительным поводом для моего раздражения.

И конечно же, определенного внимания требовали Энни и Джек. Точнее, они требовали постоянного внимания. Джек, которому, по моим представлениям, было лет семь или восемь (своего точного возраста он не знал), не уставал развлекаться, изводя девчонку. Он кривлялся, повторяя ее жесты, и подражал ее манере говорить. То, что Энни была вдвое его старше, не спасало. Она частенько убегала к себе наверх, бросалась на кровать и заливалась слезами. Несколько раз я отчитывала Джека за его дрянное поведение. Мальчишка лишь дулся и сопел, вряд ли испытывая угрызения совести. Мне отчаянно захотелось тишины, хотя бы нескольких спокойных часов в день. Я наняла для детей учителя, охотно взявшегося обучать их чтению, письму и началам арифметики. Но очень скоро оба довели недавнего выпускника Кембриджа чуть ли не до белого каления. Он больше не мог выдерживать их отсутствующих взглядов и умело разыгрываемой тупости. Последнее облекалось в форму младенческой невинности. Обоим было скучно читать по складам или решать простенькие арифметические примеры. То ли дело ходить с Франсуазой по магазинам или мотаться с Пьером по Лондону!