Ужас постепенно отступал.

— Все в порядке? — спросил Сигизмунд.

Аська молча кивнула. Она была бледна.

Сигизмунд прильнул к окуляру. Он чувствовал, что все остальные смотрят ему в затылок. Еще бы — здешний «хозяин». Нынешний жрец Анахрона.

Человек был в камере. Теперь он лежал на нарах лицом вниз. Сигизмунд ощутил панический страх. Вдруг он умер? А вдруг болен? Чумой, например? А вдруг сошел с ума? Сколько приступов ужаса ему пришлось пережить, пока он сидел в приемной камере? Не зная о том, что происходит, опасно ли это, кончится ли это когда-нибудь…

— Там он, — хрипло проговорил Сигизмунд, отрываясь от окуляра.

— Пусти-ка! — Аська оттолкнула Сигизмунда. — Точно. Есть там кто-то.

Уставившись на костюм бактериологической защиты, Сигизмунд покусал губу. Надеть? Не надеть? А остальные?

— В общем, действуем так. Виктория, сможешь перевести?

— Постараюсь, — постукивая зубами, отозвалась Вика. Выглядела она — гм — неважно.

— Женщинам в камеру не входить! Я вхожу первый, ребята с оружием пусть подстрахуют у входа. Если этот на меня нападет…

Вика, запинаясь, стала переводить. Вандалы выслушали с бесстрастными лицами.

Была не была! Сигизмунд взялся за рычаг отпирающего механизма. Герметическая дверь с чавканьем распечаталась.

Исключительно ловко оттеснив Сигизмунда в образовавшееся отверстие просочились вандалы и замерли по обе стороны от входа, держа оружие на замахе. Они не произнесли ни слова, не бросили ни одного лишнего взгляда. Сигизмунд явственно понимал, что если сейчас облажается, то вандалы будут презирать его до конца дней.

Стараясь унять внутреннюю дрожь, Сигизмунд заставил себя войти. Приблизился к нарам.

…Если этот сейчас схватит его за горло и начнет душить… Человек живет в петле двадцать секунд. За двадцать секунд вандалы что-нибудь да успеют. Эта дурацкая мысль почему-то здорово приободрила Сигизмунда…

Наклонился. Взял человека за плечо и рывком перевернул его на спину.

Старик. Без сознания.

— Аттила! — взревел Вамба нечеловеческим голосом. Отшвырнув Сигизмунда, метнулся к неподвижному старцу.

Вид у старика был самый что ни на есть вандальский. Широкое лицо пересекали два шрама: один задевал лоб, правую бровь и правую щеку, второй кривил губу. Судя по обилию морщин и цвету лица, дед за свою долгую жизнь успел предаться множеству пороков, из коих пьянство было наипервейшим.