Мать пригорюнившись посмотрела на него. Сигизмунд видел, что она ему не верит. Что она насквозь его видит.

И поспешил сказать:

— Мам! Они очень приличные люди. Ее отец… У него два сейнера. «Валькирия» и «Рагнарёк».

— Да. Валькирия. — Мать покивала. Вздохнула. — Ладно, сынок, дело твое.

Сигизмунд встал, обнял мать. Мать мягкая, теплая. Погладил ее по волосам.

— Все хорошо, мам.

— Ладно. — Мать высвободилась, принялась собирать пирожки — в мешочек побольше для Ярополка, в мешочек поменьше — для Сигизмунда.

* * *

Сигизмунд возвращался к Лантхильде и чувствовал себя просто Красной Шапочкой.

По дороге домой, до Малой Посадской, Наталья молчала — была мрачна. Не любила она подобные визиты. Ярополк устал, подремывал, держа в кулаке пакет с пирожками.

Прощаясь, Сигизмунд поцеловал сына, кивнул Наталье. Та, не оборачиваясь, скрылась в подъезде.

До чего же все коряво получается… Интересно, это у всех так?

Нет, не у всех. У таежного Вавилы все в буреломах схвачено, все пучочком. И у Федора, небось, тоже. Да и Олав Карлссон не груши околачивает. В своем мифическом пространстве.

Сигизмунд поставил машину в гараж. Опять клятого «фордяру» пришлось обтекать неведомо какими маневрами.

Вошел, едва не пал под натиском собачьих восторгов. Кобель пушечным ядром вылетел навстречу, ластился, извивался. Был представлен к высшей награде — Пирожку Домашнему Первой Степени!

У девки в «светелке» горел свет.

— Лантхильд! — крикнул Сигизмунд. — Я пирожки принес. Итан иди.

Молчание. Только тахта скрипнула.

— Лантхильд, ты там?

— Йаа…