Я дошел до ларька и купил десять пакетов попкорна. Девять я рассыпал по дорожке для голубей, а из десятого решил поесть сам, присев на скамейку рядом. Голуби слетелись со всего парка, как на массовку для съемок блокбастера об Октябрьской революции, и навалились на мой попкорн. Мы с голубями хрустели попкорном, и я думал, что уже тысячу лет не ел ничего вкуснее.

Симпатичная мамаша – примерно моего возраста – показывала дочке фонтан. Я снова вспомнил свою одноклассницу, которая вышла замуж за революционера, родила ему двойню и убежала от них бог весть куда. Она уже никогда не покажет своим детям фонтана. Что бы с ней ни случилось – ее жизнь кончилась, и в этом мы с ней похожи. Хоть я и не знаю, что бы на это сказала она сама. Может, и не нашла бы между нами ничего общего. Все-таки мы не виделись уже двадцать лет. Чего только не случилось с нами за это время. У каждого свои обстоятельства и взгляды на мир. Но главное – она исчезла из этой жизни по собственной воле. А из-под меня просто выдернули простыни, пока я спал.

Так что, скорее всего, она раскритикует меня в пух и прах. «В чем же твой выбор?» – спросит она меня. И будет права. Во всей этой каше я не принял ни одного решения. Все, что я действительно выбрал, сводится к двум вещам. Во-первых, в душе я простил Профессора, а во-вторых – не стал лишать девственности его внучку. Но разве это хоть как-нибудь мне помогло? «Что сделал ты сам для того, чтобы не исчезнуть?» – спросит она. Разве такие мелочи убедят ее, что я и правда пытался выжить?

Не знаю. Все-таки нас разделяет уже двадцать лет. Как бы она оценила меня при встрече, не могу себе даже представить.

Говоря строго, я уже ничего не могу представить. Воображение выключилось. Просто сижу и смотрю на голубей, на фонтан и на мамашу с ребенком. И впервые за несколько суток осознаю, как сильно я не хочу покидать этот мир. Какие бы миры ни ждали меня еще где-то – к черту другие миры! Даже если бы я прожил уже 93 процента отмеренного мне срока – в оставшиеся пару лет я благодарил бы этот мир за каждую возможность любоваться тем, что в нем происходит. Именно в этом был бы мой долг и мое назначение. Сам не знаю, почему, но я чувствовал: какая-то самая главная пружина только что завелась во мне – и вот теперь я смог бы жить по-настоящему. Потому что узнал, зачем. Даже если бы меня не понимала ни одна живая душа, жить по-старому я бы уже не смог.

И что же – именно теперь, когда эта пружина завелась, меня выталкивают вон из жизни? Теперь, когда я знаю, что должен делать? А кто будет разгребать мой бардак? Кто за меня доживет эту жизнь до конца?