А я как? А разве может быть какое-то "как"? Разве я могу что-то чувствовать, о чём-то думать? Всё это осталось позади, после рассказа Лики. Как я? Вот как-то так. Лежу на спине. Глаза болят, будто в них кто-то насыпал песка. Только вот сна ни в одном глазу — вместо него проворачивается в голове какая-то серая муть.

— Саш, — тихонько сказала Бип, ложась рядом и проводя рукой по моей груди. — ну нельзя же так.

— А как можно? — просто спросил её я.

— Не знаю, — помолчав, сказал она.

— Вот и я.

— Тебя Мира попросила придти?

— Ага. Сказала, тебе нельзя быть сейчас одному.

— Понятно. Да, она права.

Вот только беда в том, что я теперь навсегда один — навсегда со своими мыслями, которые не объяснить, не разделить, с серой мутью в голове, с навечно застрявшим в оперативной памяти видеофайлом удара меча…

— Знаешь, Саш, — немножко сердито сказала Биппи, — хватит!

— Хватит? — удивился я.

— Да!!

Она прижалась ко мне, и обняла меня, и пристроила мою голову у себя на груди. Я на миг утонул в её мягком тепле, бесконечно доверчивой ласке. Она гладила меня по волосам и тёрлась щекой о щеку; перебирала мои красно-коричневые пиксели волос. Она была как океан — океан тепла.

— Всё хорошо, — просто сказала она. — Я не оттолкну тебя, не разлюблю. Рассказывай, Саш.

И тогда я рассказал.

Я смутно помню, что там было. Кажется, я рыдал, как ребёнок, дрожал в её объятиях, а она целовала мои щёки, а потом губы, солёная от моих же слёз. А она что-то шептала, ласковое и глупое, обнимала меня и не отпускала. И от её жара, любви, всепрощения и всепринятия меня отпускало. Я выговорился, кажется, на столетия вперёд — рассказал ей всё, признался во всём, вплоть до грехов студенческой молодости. Растоптал себя в грязь. Но она — не оттолкнула меня, не презирала. Как и обещала. Всё же, в женщинах есть что-то такое, отчего они похожи на море, на ветер, на звёзды, на солнце — извечное, древнее течение сущего, мудрость природы и улыбка забвения. И, когда слёзы закончились — мы занимались любовью. А потом — я спал, и не помню ничего из этого сна. Но боли в нём было, это я помню точно.

А затем настало утро.

Солнце уже поднялось — окошко наконец-то переместилось с пола на стену и там, где вчера клубились мерцающие шлейфы волшебных созвездий, сегодня простирались зелёные, покрытые жёлтыми мячиками одуванчиков поля. Солнце уже плеснуло ярко-жёлтым расплавом на кровать, и подбиралось жёлтыми зайчиками к укромным местечкам Биппи, которая во сне замоталась в одеяло так, что умудрилась открыть всё самое неприкосновенное. А затем я понял, что не сплю не один я.