Рядом, в дополнительной сфере, медленно поворачивалась вокруг своей оси еще одна ментограмма — более ранняя, снятая с кавалера Сандерсона при поступлении на работу в Роттенбургский центр ювенальной пробации. Ошибка исключалась: старая ментограмма и новая, результат обработки волнового слепка, принадлежали одному и тому же человеку. Линда отмечала активное увеличение энергоемкости кси-волн, рост чувственных пиков, но это были количественные изменения, не качественные.

— Ах, доктор, милый доктор...

Речь шла не о Гюнтере. Под доктором Линда подразумевала Удо Йохансона, одного из экспертов Бреслау. С доктором Йохансоном комиссар только что имела весьма увлекательную беседу. Результатом этой беседы и была ментограмма, которая висела в дополнительной сфере. Волновой слепок, размещенный в сфере основной, Линде предоставил Фрейрен, чьи связи в высших военных кругах трудно было переоценить. Наверное, комиссар могла обратиться за слепком и к Бреслау напрямую, и Бреслау бы не отказал, даже не спросил бы, зачем комиссару Т-безопасности приспичило иметь в своем распоряжении спектрограммы Натху и сопровождавших мальчика антисов-анонимов. Нет, не спросил бы, но взял бы на заметку столь нехарактерный интерес, а главное, с этой минуты Линда была бы должна Бреслау.

Ходить в должниках? Увольте.

— Милый доктор...

Персонал из медблока Линда выгнала сразу, едва переселившись на новое место жительства. Все здоровы, сказала она. Лечить некого. Кыш отсюда! Убирать будете в мое отсутствие. И подкрепила слова доброй порцией эмоционального напора. Молоденьких сестричек, пожилую врачиху, усатого техника — обитателей блока как метлой вымело. Еще недавно комиссару Рюйсдал и в голову бы не пришло воспользоваться талантом эмпата для давления на честных граждан Ларгитаса, исполняющих свой служебный долг. Но в последние дни социализация комиссара ослабла. Запреты, раньше казавшиеся несокрушимыми, шатались и трескались. Линда изумлялась, насколько же легче ей стало жить с этими послаблениями. Изумлялась, временами пугалась — что я делаю? в кого превращаюсь?! — но страх быстро выветривался, оставляя по себе слабую эйфорию.

— Будь я помоложе...

Линде нравились такие мужчины, как Удо Йохансон. Рост, плечи, кудри. Твердый взгляд из-под бровей. Комиссар и фамилию-то сменила с Гоффер на Рюйсдал, потому что Фома Рюйсдал был из таких мужчин. Кроме внешности, Линде нравился внутренний стержень, «волевой хребет», который у рослых широкоплечих красавцев встречался ничуть не чаще, чем у коренастых и лысых толстячков. Увы, увы! В докторе Йохансоне, как решила Линда с первых минут разговора, стержень отсутствовал. Комиссар могла бы отлучиться из карантинной зоны, слетать к Йохансону, встретиться лично, но предпочла связь по коммуникатору. Боялась сорваться, как в случае с персоналом медблока, а Йохансон квалификацией не уступал Линде. Опять же, Бреслау нельзя было оставить без присмотра. Вышло даже лучше, чем Линда надеялась: Йохансон упирался чисто для проформы и почти сразу сдался.