— Ты молодец, — говорит Ян Бреслау. — Ты даже не представляешь, какой ты молодец!
— Ты молодец, — говорит Ян Бреслау. — Ты даже не представляешь, какой ты молодец!
— Я потом хотел еще раз — туда. Не получилось.
— Я потом хотел еще раз — туда. Не получилось.
Взгляд Гюнтера мрачнеет. Похоже, он не доверяет чужой похвале.
Взгляд Гюнтера мрачнеет. Похоже, он не доверяет чужой похвале.
— Она предупреждала: это случайность. И велела искать способы. Только способы должны искать вы. Мне еще рано...
— Она предупреждала: это случайность. И велела искать способы. Только способы должны искать вы. Мне еще рано...
Гюнтер Сандерсон, десяти лет от роду, долговязый и нескладный, смотрит на обелиск. Мокрый, темно-зеленый гранит. Дождь съел легчайший перламутровый отлив, растворил в воде. Две статуи, мужчина и женщина, Николас Зоммерфельд и Регина Ван Фрассен: он обнимает ее за плечи, оба смеются, глядя куда-то вперед. Между ними стоит мальчик, ничем не похожий на Гюнтера. В частности, Гюнтер живой, а мальчик каменный. Ладонь ребенка лежит на загривке лохматой козы. В обелиске нет ничего трагичного, но маленький Гюнтер смотрит на обелиск так, словно готов заплакать в любой момент.
Гюнтер Сандерсон, десяти лет от роду, долговязый и нескладный, смотрит на обелиск. Мокрый, темно-зеленый гранит. Дождь съел легчайший перламутровый отлив, растворил в воде. Две статуи, мужчина и женщина, Николас Зоммерфельд и Регина Ван Фрассен: он обнимает ее за плечи, оба смеются, глядя куда-то вперед. Между ними стоит мальчик, ничем не похожий на Гюнтера. В частности, Гюнтер живой, а мальчик каменный. Ладонь ребенка лежит на загривке лохматой козы. В обелиске нет ничего трагичного, но маленький Гюнтер смотрит на обелиск так, словно готов заплакать в любой момент.
Ты обещал, напомнил невротик.
Да, кивнул медик. Обещал.
И обманул?!
Нет.
Твое место здесь? Отвечай, когда спрашивают молнии!
Да. Нет.
Ветвистый разряд полыхнул между «нет» и «да». Связал в одно целое.
Кто, если не ты?