Ложь.

«Космическая энергия вьет кольца в тебе».

Ложь.

Если ложь — иллюзия, почему же так больно?

* * *

По артериям энергосистемы пробегает волна сладостной дрожи. Так содрогается паутина, когда в нее, отчаянно жужжа, попадает муха. Паук по имени Горакша-натх ощущает эти вибрации всем своим существом, тончайшей сетью из семидесяти двух тысяч каналов. В долю секунды жгучий, густо перченный стыд накрывает беснующихся в ангаре криптидов. Спруты замирают, прекращают биться в ворота. Срабатывает инстинкт, они тянутся к деликатесу, источнику величайшего наслаждения: мощной, ничем не замутненной человеческой эмоции.

Муха в паутине? Две дюжины мух! Больших, жирных! Нет, не так: две дюжины тощих, изголодавшихся мух, в равной степени жадных и до меда, и до фекалий. Вместо того чтобы высосать из добычи последние жизненные соки, как сделал бы настоящий паук, Горакша-натх обрушивает на стаю потоки энергии, излишки, щедро приправленные лакомым стыдом — вдвойне лакомым, потому что это стыд йогина, лишенного страстей.

Паук кормит мух стыдом? Такого Ойкумена еще не видела.

Саркофаг бьется в припадке эпилепсии. Сетка молний в поднебесье бледнеет, истончается, рвется. Довольное чавканье криптидов — еще одна иллюзия, но от нее очень трудно избавиться. Стыд иссякает, надо искать замену. Страсть, вспоминает Горакша-натх. Страсть, снедавшая меня долгие годы. И я еще гордился своим бесстрастием? Цель ордена натхов. Превращение в антиса, даже если ты не родился антисом; обретение большого тела, даже если карма отказала тебе в нем. Стань антисом, йогин, упорный в подвиге; оставь прах праху, вознесись столбом чистого света в черные небеса. Если цель будет достигнута, вся ложь мира обратится в молоко и мед.

Дважды ложь. Где мед? Где молоко?!

Полынь. Желчь.

Позор.

Если позор — иллюзия, почему же так больно?

Стыд возвращается, окрашивается давней страстью, обретает новый сладковатый привкус. Криптиды с удовольствием поглощают и это лакомство. Энергия переполняет их волновые тела, сплющенные Саркофагом; энергия распирает иллюзорную плоть. Как тесто, всходящее на дрожжах, криптиды растут, растут, растут.

Рост требует движения.

«Мало каши ел!» — говорят детям, когда им что-то не по силам. Криптиды — послушные дети, они съели много каши, вкусной и питательной. Сокрушительное цунами обрушивается на двери ангара. Лязг, грохот, раздвижные створки с хрустом вылетают из пазов. Воплощенная свобода, стая устремляется наружу, не прекращая жевать на ходу.

Давай! Стыдись! Корми!

Студенистые тела фагов, переполненные энергией, утрачивают цвет и фактуру, делаются мутными, прозрачными, ноздреватыми как мартовский лед. Криптиды? Спруты? Кракены и левиафаны! Флуктуации континуума поднимаются над землей, двором, фонтаном, над стенами и крышей здания. Исполинские медузы в толще наэлектризованного кипятка, они всплывают вверх, к поверхности — медному, испещренному трещинами куполу. Сполохи мечутся по гибким щупальцам, северным сиянием вспыхивают на блюдцах присосок. От пресыщения криптиды опалесцируют: лазурь, охра, кармин, желтизна лимона, аквамарин, глубокая зелень изумруда. Зрелище завораживает, но йогину не до зрелищ: все силы Горакша-натха уходят на другое.