Сердце екнуло в очередной раз, вот только теперь так просто успокаиваться не хотело. Оно билось с такой скоростью, что, казалось, я чувствовала это биение каждой клеточкой тела.

Стало жарко, и я ослабила шарф.

Мне одновременно и хотелось, и не хотелось входить внутрь. Взять себя в руки категорически не получалось, и со мной едва не случилась истерика. Задумываться о причинах своего эмоционального состояния я себе запрещала. Если сейчас это сделаю – точно пойду сдаваться психиатру… А может, и пора? Боже, ну со мной же явно происходит что-то не то! Откуда только берутся эти странные ощущения? Неужели так и сходят с ума?!

– Девушка, – неожиданно раздался позади меня мужской голос. – Вы, кажется, обронили.

Резко обернувшись, я увидела молодого человека, держащего в руках мою перчатку – сняла их, после того как ослабила шарф, и, видимо, действительно уронила.

– Спасибо, – поблагодарила я, взяв ее из рук незнакомца, и только потом подняла взгляд на его лицо.

Если бы в этот момент у меня случился инфаркт, я бы не удивилась. Сердце, судя по всему, шло на мировой рекорд.

Мы стояли, не шевелясь и неотрывно смотря друг другу в глаза. Похоже, мне действительно требовалась помощь психиатра, потому что по совершенно немыслимым причинам я хотела… обнять человека, которого видела впервые.

У него были короткие светлые волосы, волевые и немного резковатые черты лица и очень выразительные голубые глаза, оторваться от которых было выше моих сил.

– Простите… – Мой голос прозвучал совсем глухо. Пришлось покашлять, прежде чем продолжить: – Не поймите неправильно, но… мы с вами раньше нигде не встречались?

Он еще несколько долгих мгновений продолжал пристально смотреть мне в глаза, а потом, не менее глухо, чем я, бросил:

– Мне пора.

И, не дожидаясь, пока скажу что-нибудь еще, круто развернулся и зашагал прочь. Я смотрела ему вслед до тех пор, пока он окончательно не скрылся из виду, а затем звучно похлопала себя по щекам.

Ну и дура ты, Юлька! Черт-те что вообще с тобой творится! Точно пора переезжать в психушку…

Я уже хотела уйти, но что-то заставило меня помедлить и обернуться на заброшенную усадьбу. Поколебавшись, я, не стесняясь в выражениях, себя отругала и, практически взбежав по ступеням, рывком распахнула дверь.

Внутри было зябко и темно. Из полумрака взгляд выхватил обветшавшие стены, прогнившую лестницу и размашистое, сдобренное нецензурщиной граффити, явно оставленное кем-то из современных «деятелей искусства».

Испытав непонятное разочарование, я прислонилась спиной к стене и медленно сползла вниз на внезапно ослабевших ногах. В груди все ныло, разрывалось от невыносимой боли, и я непроизвольно всхлипнула, сдерживаясь из последних сил.