И потому настойчивый стук в дверь показался едва ли не кощунством. Я тут же вскочил на ноги, машинально нашарив под одеждой рукоять ножа. Громкий звук почти всегда предвещал опасность. Конечно, секача при мне не было – зачем его таскать к врачу. Сейчас я об этом пожалел.

Врач же и не дернулся, продолжая работать.

– Узнайте, что там такое, – бросил он, не оборачиваясь.

Я открыл дверь – на пороге операционной стоял Корень.

– Что стряслось? – спросил у него я.

– Тут этот, из Ордена, в дверь стучит, – ответил он. – Его волки гонят.

Не дослушав, я буквально вытолкнул Корня из операционной и вышел сам. Разбираться времени не было. Вместе мы проскочили через гостиную, я на ходу сдернул с рук шелковые перчатки, без зазрения совести швырнув их под ноги. По ходу отметил, что солнце уже начало клониться к горизонту – выходит, врач оперировал Армаса уже почти восемь часов.

Распахнув дверь, я увидел на пороге маркиза Лафайета – выглядел он ничуть не лучше, чем после нашего рейда в Уайтчепеле. Мундир порван во многих местах и покрыт темными пятнами крови, лицо осунулось, скулы сильно заострились, плечи заметно ссутулились, будто под тяжестью невидимого груза. В руках он держал знакомый еще по Лондиниуму тяжелый арбалет со стальными дугами, украшенный цитатами из Писания, и, судя по тому, как дрожали его руки, натягивать тетиву маркизу приходилось не раз и не два.

А на улице, между домов и в тени, появившейся уже в узких переулках, мелькали зловещие сутулые фигуры в серых халатах. Они почти припадали к земле при движении, что делало их больше похожими на животных, чем на людей. Да и были это самые настоящие звери в человеческом обличье. Те, кого звали волками. Волками, живущими среди людей.

Маркиз Лафайет вскинул оружие, целясь в приближающихся врагов, но я остановил его, положив руку на плечо.

– Положитесь на моего человека, – спокойно сказал я. – Он в состоянии справиться с этими тварями.

Я обернулся к Корню, но, прежде чем успел и рот открыть, тот процедил прямо мне в лицо:

– Ради этого я и пальцем не шевельну. Они нашего брата изводили сколько лет – обвиняли черт знает в чем, а я теперь ради него на целую волчью стаю идти должен? Уволь, командир, не чихну, даже когда его рвать на куски будут.

– Неволить не стану, – пожал плечами я. – Хочешь, сам вытолкай Лафайета за дверь, на поживу волкам. Но я думаю, мы многое сможем узнать у него, и, умри он сегодня, завтра придется туго уже нам. Сам же видел, какая игра тут идет против нас. Визиря и того не пожалели, хотя он для британцев был, думаю, весьма ценным человеком при дворе эмира.