Светлый фон

Как бы то ни было, в отель я возвратился, совершенно обессиленный, но добившийся своего — в одном кармане у меня лежал пузырек с ядом, в другом — флакончик с шипами. Наверное, даже шарлатаны за хорошую плату способны на чудеса профессионализма. Во всяком случае, все, что происходило в моей комнате после возвращения, я вспомнил отчетливо — в красках, объемно, четко, и главное, мог вызвать картинку опять и опять, чтобы разглядывать новые детали.

Часы показывали три сорок пять. Я задернул занавеси, прежде чем включить свет. Я вытащил из карманов и поставил на тумбочку около кровати флакончик и пузырек. Я прислушался к себе — не пропало ли желание отомстить изменнице. Нет, она должна была умереть, и именно сегодня, потому что иного случая не представится. Раз уж судьба распорядилась, чтобы мы летели не только в одном самолете, но и в соседних креслах…

«Сама судьба так хочет…» Кто это сказал? Кто-то из классиков. Не Отелло, тот в судьбу не верил, справился сам. Ах да, Германн. У Пушкина или Чайковского? Неважно. Сказал и сказал. Молодец.

Я вытащил из флакончика шип, содрал крышечку с пузыречка, обмакнул кончик шипа в вязкую желтую жидкость, подержал, дожидаясь, когда яд подсохнет, покроет металл тонкой корочкой. Подумал, достал из брючного кармана носовой платок и тщательно — чтобы не выпал — завернул в него шип, готовый к употреблению. Флакончик с остальными шипами бросил в кейс и захлопнул крышку. Пузырек с ядом…

Здесь в памяти опять был провал. Помню, что у меня так схватило виски, что свет люстры под потолком показался вывернутым наизнанку негативом — лучи были черными, а предметы отбрасывали светлые тени. И тошнота… Наверное, тогда это и началось. Реакция на все, что уже произошло? Или я действительно чем-то успел отравиться на банкете?

Кажется, я спустил пузырек в унитаз. Или в мусоропровод? Я уже плохо соображал. Мог даже оставить пузырек на тумбочке. Или не мог? Утром — я был в этом уверен — пузырек мне на глаза не попадался. Исчез. Значит, я от него избавился.

Вот вам и мотив, вот и возможность.

Если бы не отвратительное самочувствие, перемежающаяся потеря памяти — я слышал, что при сильных пищевых отравлениях это бывает, я и в самолете действовал бы осмотрительнее.

Осмотрительнее — как?

И пусть я, наконец, вспомнил то, что предшествовало отъезду из отеля, это вовсе не избавляло меня от необходимости объяснять иные противоречия. Мотив — да. Но как я это сделал? Уколол Айшу Ступник в шею — как подсказывала память? Или под лопатку — как это утверждали Бутлер с Липкиным? Если память опять сыграла со мной шутку, то она выбрала для этого самый неподходящий момент.