– Я поразмыслю над вашей точкой зрения, – сказал Альвен и, повернувшись к Малике, спросил: – ну что, готова?

Она кивнула. Но в самое последнее мгновение, до того, как переступить порог, все-таки окинула прощальным взглядом нарядную гостиную. Вирс как раз обходил мертвого наемника, и лицо его показалось ведьме странно потемневшим. То ли от горя, то ли от внезапно упавшей тени.

* * *

Когда-то, очень давно…

Малика Вейн была маленькой девочкой.

В этом, собственно, нет ничего особенного: все бывают детьми, чтобы потом вырасти и потерять тот неповторимый, сказочно-радужный мир. Можно, конечно, годы спустя вернуться в те места, где ты рос, но вот только поджидает там огромное разочарование: деревья покажутся совсем не такими высокими, как раньше, дома –чересчур низкими, покосившимися и, что самое обидное, с обвалившейся местами штукатуркой. А комната твоего детства, что за метаморфоза приключится с ней? Позолота на обоях окажется самой обычной краской, занавески на окнах – дешевыми и старомодными, и даже свет, который просачивался сквозь плотно задернутые шторы и будил тебя по утру, даже свет будет другим. Самым обычным светом ничем не примечательного дня. Потом долго будет ныть сердце от неосуществимого желания один-единственный раз проснуться в своей кровати, и чтобы за окном прыгали неугомонные сойки, а за порогом поджидали друзья, потом боль отпустит, но на душе все равно останется неприятное, тянущее сожаление о том, чему уже никогда не быть.

Когда-то Малика Вейн была маленькой девочкой. Но у нее никогда не было того заветного окна, из которого всегда видно радугу. Малика помнила только дороги, всегда только дороги, мелькающие города, незнакомые лица, оплеухи и пинки, ведь только их достойна нищая голодранка. Однажды ей досталось особенно хорошо, кто-то толкнул на дорогу прямо под копыта мчащихся лошадей. Что-то с грохотом пронеслось над Маликой, потом ее швырнуло в ледяную грязь, несколько раз перевернуло… Когда она пришла в себя, вокруг звучали злые голоса – мол, повезло отребью, промотало меж колес и только осью задело. Дядька, с которым Малика путешествовала, долго куда-то нес ее на руках, потом уложил в несвежую, пропахшую чужим потом постель и ушел. А на его место пришла мама.

Она была такой красивой, воздушной и почти прозрачной во тьме. Малика не знала ее лица, но почему-то сразу сообразила, что эта женщина имеет самое непосредственное отношение к ней, умирающей малышке. Мама присела на кровать, положила ладонь на лоб, покрытый спекшейся кровью, и сказала:

– Твое время еще не пришло. Ты поднимешься на ноги, вырастешь и встретишь того, кто пожмет твою руку и скажет, что все будет хорошо. И тогда все на самом деле будет правильно и хорошо, и ты будешь счастлива, моя маленькая обезьянка.