Вот оно что! Он опять слишком громко подумал, а она подхватила мысль, не уловив иронии, и распереживалась!

— О, великолепнейшая из фей Гринторпского парка! — провозгласил Веттели высокопарно. — Будет ли твоя душа довольна, если я прямо сейчас, не сходя с этого места, поклянусь любой клятвой, по твоему выбору, что никогда не имел серьёзных намерений заниматься гидравликой?

— Неужели? — фея не верила, смотрела подозрительно. — Тогда зачем было о ней думать так часто?

— Слово красивое, — брякнул он первое, что пришло в голову.

Фея глубоко задумалась.

— Да! — признала она наконец. — Гидра-а-авлика! Звучит куда мелодичнее, чем Гвиневра. Как думаешь, не пора ли мне поменять имя? — кажется, она не на шутку загорелась этой дикой идеей.

— Жизнь твоя, имя твоё, и решение, конечно, за тобой. Но так и знай: если ты поменяешь имя на Гидравлику, я из принципа стану звать тебя Насосой или Демпферой, — ответил он сурово.

— То есть, имя «Гидравлика» ты почему-то не одобряешь, — фея решила расставить все точки над «и».

— Категорически. Это вообще не имя.

— А «Гвиневра» тебе нравится?

— О! Это великолепное имя, звучное и царственное, уходящее корнями в историю, — заверил Веттели, хотя на самом деле и оно ему не слишком нравилось, казалось немного грубоватым. Возможно, наследникам старшей крови полагалось иметь более изысканный вкус, но он, что греха таить, предпочитал помпезным старинным Линеттам, Лионессам и Моргаузам традиционных, непритязательных Молли, Дженни, Эмм и Алис. Ну, и Эмили, конечно, Эмили вообще вне конкуренции.

— Ладно, убедил, — неохотно согласилась фея. — Оказывается, ты ретроград… Так-так, а чем это пахнет? Кажется, яичница с беконом? Очень кстати, ведь я голодна, как лев с единорогом вместе взятые, поэтому никакое другое блюдо не могло бы мне помочь. А так — лев получит бекон, единорогу достанутся яйца, вот оба и насытятся. Логично?

— Вполне, — согласился Веттели, и великодушно не стал уточнять, что вообще-то приближающееся блюдо изначально предназначалось лично ему, а не единорогам, львам и прочим геральдическим животным. Конечно, человек несведущий никакого великодушия в его поступке не усмотрел бы. «Подумаешь, — сказал бы он, — сколько там съест малютка-фея? Клюнет, как воробышек…» Да, спору нет, умела Гвиневра и крошками обходиться, если заставляла жизнь. Но поселившись в школе, фея пришла к выводу, что мелочиться больше нет нужды. Выбирала на блюде самый лакомый кусок, прикасалась ладошкой, и тот послушно уменьшался до размеров, пропорциональных едоку. А поскольку аппетит у эфирного создания был отменным, ей ничего не стоило в один присест прикончить, к примеру, четверть пирога, целую вазочку печенья или солидных размеров бифштекс. Мисс Фессенден, которая, в отличие от Веттели, не была склонна особенно деликатничать с бесцеремонной гостьей, однажды полюбопытствовала, зачем она так поступает, зачем надо уменьшать галету в десять раз, вместо того, чтобы отломить подходящий кусочек? Спросила, и узнала, что структура продукта существенно влияет на восприятие его вкуса, поэтому в уменьшенном варианте пища гораздо нежнее и аппетитнее, чем в изначальном. Эмили сочла объяснение разумным: в самом деле, кому понравится вместо сочного и жирного куска ростбифа грызть сухое и грубое мясное волокно в палец толщиной или царапать рот гигантской хлебной крошкой? С тех пор Гвиневре, случись ей явиться к столу, причитались вполне человеческие порции. Так что за свою яичницу Веттели опасался не без основания и утешался лишь тем, что у жареных яиц и бекона структуры, кажется, нет.