Времени было навалом, до встречи с коррумпированным полковником оставалось целых три часа. Откуда же он мог знать, что смерть уже мчится за ним по пятам? Когда он, проезжая Большой Лог, выронил под ноги скользкий мобильник и нагнулся за ним, костлявая и настигла адвоката, скосив кровоизлиянием в мозг. Остановку Юрий Юрьевич сбивал уже мертвым.

* * *

Возвращение домой много времени не заняло. Особых переживаний ни по поводу продажи ставшего почти родным автомобиля, ни по поводу трагической смерти Юровского я не испытывал. Я ждал звонка от Грума. Звонка, который раз и навсегда избавит меня от Свина и его наемников.

И в свете последних событий мне было совершенно начхать на запылившуюся в Большом Логе обувь. Моя многолетняя «обувная мания» испарилась без следа, и это было странным. Даже пугающим.

Когда раздастся долгожданный звонок, мне было неизвестно даже примерно – это мог быть не сегодняшний и (о ужас!) даже не завтрашний день. А жить надо было уже сейчас, и, желательно, жить с какой-то пользой. Мой суровый взгляд «а-ля очумелые ручки» рассеянно блуждал по комнате в поисках жертвы.

Я очень тяжел на подъем. Любое – не важно, грандиозное или ничтожное, дело, должно «отлежаться», выстоять положенное время в длинной очереди запланированного. Не всегда эта очередь растягивается на километро-месяцы, но некоторые дела ждут своего воплощения весьма и весьма долго. Некоторые решаются совсем не так, как бы им хотелось. Некоторые не решаются вовсе.

Все, наверное, оттого, что в раннем возрасте меня неспешно покусала одна ленивая-преленивая лень, и сволочная ее инфекция расположилась в моем организме со всеми удобствами на всю оставшуюся жизнь.

Иногда очень хочется – что там скрывать – отправить эту гостью куда подальше, но у нее всегда такое необоримое количество аргументов, что просто разводишь руками. А потом руки опускаются, складываются, и ты, тупо улыбаясь пробегающей мимо энергичной молодости, зомбировано пялишься в экран телевизора, вместо того, чтобы повесить какую-нибудь книжную полку. Или, вместо полноценного обеда, разогреваешь сомнительные полуфабрикаты. В общем, откладываешь на послезавтра то, что нужно было сделать позавчера.

Конечно, в последние дни я стал более деятельным человеком, и активность выбранной позиции мне нравилась. Но привычки не могли вот так разом рухнуть и рассыпаться в прах.

Я почти неделю ходил вокруг простреленных часов, молча давая им кучу торжественных обещаний залатать пулевое отверстие и вообще привести их в порядок.

Я даже провел ряд подготовительных работ – купил специальную шпатлевку для дерева, подходящую по цвету, и узкий блестящий шпатель, подходящий по размеру. Но на жалкие попытки Густава Беккера дотянуться маятником до лежащего на подоконнике ремонтного набора, как и на жалобный шепот подраненного прямостоящего хронометра, адресованный этому ремнабору («Мой любимый цвет, мой любимый размер») старался внимания не обращать. Я могу быть твердым, как кремень, когда этого не надо.