– Как там Алина?

А я, значит, глупо улыбаясь в елки, с любовью и гордостью заявил:

– Скрипит, старая шарманка!

Мы еще немного посидели, думая каждый о своем: Шлямбур в легком шоке пытался понять, чего это я так о весьма красивой, далеко не старой и совершенно не скрипучей женщине, а я – про то, какая же мне досталась замечательная и навороченная синестезия! Последнего поколения! С мысленным пультом управления, интуитивно понятным интерфейсом и контекстным поиском, идеально правильно исполняющим команды в стиле «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»!

Философ-моралист был повержен. Наверное, убрался в свою глубокую темную келью разрабатывать очередную Пугалку.

А Шлямбур, не дав насладиться триумфом, одним вопросом вбил в меня килограммов двадцать воздуха, заставив закашляться:

– Ну что, когда грабить идем? А то ребята уже заждались…

Глава пятьдесят восьмая. Ограбление по-русски

Глава пятьдесят восьмая. Ограбление по-русски

Отродясь такого не было, и вот опять.

Мы общались со Шлепковским почти час. За это время, с помощью синестезии и обычных расспросов (даже на сотрясение мозга ссылаться не стал – пенял исключительно на нетрезвую голову), мне удалось восстановить несколько утерянных, как я раньше думал – навсегда – часов пятницы. Дело, значит, обстояло так.

В ту пятницу в кафе на набережной собралась команда единомышленников из двух человек, а также один приглашенный специалист – киллер дядя Вова, двоюродный дядя Сергея Алексеевича.

Именно туда совершенно случайно я и забрел. Некстати для себя, и весьма кстати для присутствующих. Я был принят за Крашанка и на своевольной волне «шизы» подыграл этой ошибке, то ли прикалываясь, то ли действительно войдя в роль. Троица обсуждала свои насущные проблемы, с которыми я пообещал помочь – с легкостью мистера Хайда, за слова которого придется отвечать доктору Джекилу…

Примерно год назад Сергея Алексеевича посетила христианская мысль отдать кое-кому из малоимущих что-нибудь ненужное, но полезное. Но чтобы отдать что-нибудь ненужное, нужно было сначала что-нибудь ненужное украсть, так как купить таковое на скромную зарплату преподавателя было нереально. Таким образом, изначально вполне христианская идея, сделав значительный крюк и далеко обогнув православное милосердие, обрела статус бандитско-робингудовской, и прочно поселилась в голове учителя истории из Новосибирска.

Робингудовской идея была в том смысле, что пострадать должен был какой-нибудь беспринципный богатенький кровопийца, сколотивший свой капиталец далеко не праведными делами и, желательно, при этом также не являющийся эталоном симпатичности и обаяния.