— Боюсь, я не знаю, мэм.

— Ты не знаешь, живы они или нет? — горько спрашивает она.

— Нет. Извините. Не знаю.

— Но сколько им лет было бы сейчас? Если они живы, конечно.

Мулагеш молчит, лихорадочно соображая, как бы это лучше сказать.

— Вас не было более шестидесяти лет.

Тинадеши выпрямляется:

— Больше шестидесяти лет?

— Хм, да. Я думаю, что точная цифра — шестьдесят четыре.

— Меня не было шестьдесят четыре года? — Тинадеши ошеломленно смотрит в окно. — Ох, мамочки… Я… я думаю… я думаю, что тогда они вряд ли еще живы… — подавленно говорит она. — Падвал был одним из самых младших. Как это невероятно горько — пережить своих же детей. Если, конечно, это странное состояние можно назвать жизнью… И я даже не знала, что они умерли…

Мулагеш разворачивает пинцет:

— Вы не могли бы посидеть неподвижно? Я сейчас буду вытаскивать из вас эту штуку.

— А… А… Пожалуйста, давайте быстрее!

— Я стараюсь! — отвечает Мулагеш. — Так, я ее держу, держу…

Наконец из раны выскальзывает кусок металла.

— Ну вот.

Она выкидывает его без дальнейших размышлений в окно, потом принимается за перевязку.

— Мне понадобится ваша помощь, чтобы зашить это. Одной рукой я не управлюсь. Вы сможете помочь?

Тинадеши выглядит так, что краше в гроб кладут.

— Ты слишком многого требуешь от пожилой женщины.