Вот оно что — это ярость берсерка. Сигруд сошел с ума.

И хотя Турин понятия не имеет, что могло довести его до такого состояния, ясно одно: Сигруд сейчас — самый опасный человек в форте Тинадеши.

В ужасе она смотрит на то, как Сигруд бьет головой стражницы по прутьям решетки, бьет с такой силой, что кожа на лбу девушки лопается, как переполненная сумка. Она больше не кричит, глаза ее пусты — видно, потеряла сознание. Или… или.

— Прекрати! — кричит Мулагеш. — Прекрати!

Но он и не думает прекращать. Он со всей силы прикладывает голову стражницы о решетку, выбрасывая вперед руку, бьет еще и еще, и с каждым ударом ее лицо все больше деформируется — между виском и щекой появляется все более расширяющаяся трещина. Из правого глаза девушки течет кровь, а Сигруд тошнотворно мерно ударяет ее головой о решетку.

— Говнюк! — орет Мулагеш. — Тупой ублюдок!

Голова девушки полностью обезображена, и Сигруд откидывает ее в сторону и как дикий зверь бросается на решетку. Мулагеш едва успевает отскочить и ускользнуть от его пальцев, метивших вцепиться ей в горло. Он в ярости кричит, пытаясь дотянуться до нее, колотя руками и ногами по решетке. Затем, рыча, отступает, вцепляется в прутья и со всей силой тянет их на себя.

Выдрать решетку камеры — это слишком даже для него. Так должно быть — но Мулагеш знает: форт Тинадеши построен слишком давно, и, подобно засову на двери, не все в нем соответствует современным инженерным стандартам. И тут — точно, так и есть, — решетка начинает скрипеть и стонать, в воздух вырываются облачка пыли, словно сам камень начинает подаваться этой бешеной ярости.

Сигруд, рыча и ворча, упирается пятками в пол и дергает снова. Дверные петли жалобно стонут.

Если он прорвется в камеру, то раздерет Турин на части. У Мулагеш большой опыт ближнего боя в ограниченном пространстве, но она видела, как Сигруд лично убил полдюжины людей в одном из сражений, к тому же у него преимущество в возрасте, весе и силе. Тело стражницы так и лежит на полу, из него торчит нож, про который Сигруд, к счастью, забыл. Но до ножа не дотянуться.

— Сигруд! — выкрикивает она. И подступает ближе. — Давай, очнись ты уже…

Его рука змеей проскальзывает за решетку и вцепляется в протез. Он дергает его на себя, и крепления начинают поддаваться.

— Мать твою, сделай же это! — орет она на него. — Давай, убей меня, если кишка не тонка!

Он выдирает протез, и от этого они оба падают навзничь. Сигруд вскакивает с искаженным яростью лицом, он сжимает в кулаке стальную руку, словно собирается раздавить ее в пыль, костяшки пальцев у него побелели, а пальцы хищно шевелятся.