Но протез не поддается. Сталь не сминается.

Сигруд замирает. Смаргивает, медленно переводит взгляд на металлическую руку и смотрит так, словно не совсем понимает, что это. Тогда он начинает часто моргать, лицо его дрожит, и он берет протез в руки и начинает его укачивать, как младенца.

— Нет, — шепчет он. — Нет, нет, нет…

— Да что, демон побери, с тобой такое! — рычит Мулагеш. — Тебе повезло, что тебя не пристрелили, ты, злобный ублюдок! И правильно бы сделали! Ты убивал сайпурских солдат!

— Ее больше нет, — шепчет он — только непонятно кому, возможно, протезу. — Она… ее… ее больше нет.

— Да уж, мать твою за ногу, это ты правильно заметил, — злится Мулагеш. — Ну что, доволен? Она была сайпурским солдатом, сайпурским солдатом! Она тут была ни при чем, просто стояла в коридоре, а ты, мать твою, зверски убил ее! Ты хоть понимаешь, что это значит? Ты меня из тюрьмы хотел вытащить? Так вот — херовато у тебя получается!

— Я думал… я думал, это все мне приснилось, — говорит он. Он поднимает взгляд на Мулагеш, и его единственный глаз вспыхивает на залитом кровью лице. — А… а Сигню? Это ведь не сон был, правда? Она… она…

— О чем ты говоришь, не понимаю?

— Мне… мне приснилось, что я нашел ее здесь, мертвую, она лежала на столе, — шепчет он. — Ей выстрелили в спину. Мне приснилось, что они убили ее в лесу рядом с домом Смолиск.

Ощущение такое, что она проглотила комок льда. Ведь оно, вот то, что он описывает, оно вполне могло случиться…

— Подожди. Ты хочешь сказать… сказать… что она — умерла? Сигню умерла?

— Я думал, мне это приснилось. — В голосе его слышится какое-то жалобное поскуливание. — Но я… нет, это был не сон. Она умерла, да? Моя дочь умерла. Я только что вернул ее себе, а они ее взяли и убили.

Тут лицо его перекашивается, и, к ее безмерному удивлению, Сигруд йе Харквальдссон начинает плакать.

Мулагеш опускается на колени перед дверью. Она еще не простила его за то, что он натворил, но, по крайней мере, теперь понятно, что привело его в такое исступление.

— Бисвал приказал убить Сигню?

— Я не знаю, — говорит он сквозь слезы. — Я не знаю. Но она мертва. Лежит там, у них, на столе. Они украли ее тело и спрятали от меня.

— Прости… прости, Сигруд, — говорит Мулагеш. — Мне очень, очень жаль. Я… я бы ни за что не стала просить ее пойти со мной, если бы…

Тут она замолкает. Ей ли не знать, что от подобных комментариев нет никакого толку…

— Меня там не было! — всхлипывая, говорит он. — Меня там не было! Она во мне нуждалась, а меня не было! И так всю жизнь!

— Мне очень жаль, — шепчет Мулагеш. — Мне очень, очень жаль. Но в этом нет твоей вины. Ты ни в чем не виноват, Сигруд. Ты не виноват.