Старатель на секунду замер, разглядывая силуэт огромной головы, потом жалобно всхлипнул, уронил фонарь и рванулся назад что было сил.

Выскочив из дыры, как пробка из бутылки, паренек развернулся, вскочил на ноги и, пригибаясь, помчался по темному ходу к далекому светлому пятну — выходу.

На ходу он бормотал то ли молитву, то ли проклятие, и отчаянно хватался за круглый камешек, свисавший с его шеи на потертом кожаном ремешке.

У самого выхода он запнулся, упал на колени, и на четвереньках выполз из тайного хода, разгребая волны горячего песка, скопившиеся у входа.

Яркое солнце сияло в ослепительно голубом небе пустыни. Огненный шар уже клонился к закату, к высоким песчаным холмам, но его света еще хватало, чтобы осветить крохотный лагерь, разбитый между двумя высокими дюнами.

Пять палаток из белого, выцветшего брезента, повозки, лошади, ослы, костры, веревки с бельем, разбросанные на песке тряпки с разложенными черепками и обломками — вот что представлял собой лагерь, разбитый у ряда песчаных дюн, выглядевших слишком аккуратными, чтобы быть естественными. Именно к лагерю и бросился копатель, вопя во все горло.

Полог ближайшей палатки распахнулся и на песок ступил мужчина в белом бурнусе, — такой же жилистый и смуглый, как и тот, что бежал ему навстречу. Он что‑то выкрикнул, и беглец на ходу взмахнул руками, крикнул ему в ответ. Из соседней палатки ему ответил новый гортанный крик, рядом заревел верблюд и готовящийся к ночевке лагерь вдруг наполнился шумом и криками.

Полог палатки вновь откинулся и на свет, прищурясь, выступил еще один человек, встревоженный криками. Он отличался от пустынных обитателей — его кожа, хоть и загорелая, была явно белой. Светлые волосы были аккуратно зачесаны назад, а голубые глаза выдавали в нем северянина. Лицо, обветренное и шершавое, было чисто выбрито, а в подбородок упирался стоячий воротничок мундира. На его сером сукне, выцветшем на солнце, не было видно знаков различий, но его покрой указывал на военное происхождение.

Обессиленный старатель повалился прямо под ноги плечистому северянину, к его до блеска начищенным сапогам. Второй пустынник склонился над ним, что‑то встревожено спрашивая, и северянин, не понимавший ни слова, нахмурился.

— Герр Минх! — гортанно позвал он, озираясь по сторонам. — Ваша помощь! Герр Минх!

Из‑за угла палатки вынырнул худощавый человек. Он тоже был белым, хотя одевался как местные — его одежда была скрыта под грязным светлым бурнусом, а на голове красовался белый платок, перехваченный черным ремнем. Его щеки отливали рыжим — соломенного цвета щетина, подчеркивающая острые черты загорелого лица, начала отрастать и превращаться в полноценную бороду. На его носу красовались маленькие очки в едва заметной металлической оправе, а в руке человек сжимал раскрытую книгу.