– Вы уверены, что у вас там все в порядке?

– Ага. Позже перезвоню.

– А что если… – начал было он, но она отключилась.

– Милый парень, но ему в самом деле стоит удалить это руководство из толстой кишки, – заметила она своим унылым певцам. – У вас, ребята, конечно, тоже есть свои недостатки, но вы хотя бы не следуете стандартным оперативным процедурам.

Вздохнув, она презрительно посмотрела на грибок, покрывавший ее кожу и одежду. Она зудела и состояла будто из равных долей черной плесени и каких-то ядовитых оранжево-красных спор.

Мифани вызвала в памяти образ системы, которую наметила себе, когда подключалась к культистам. Как только она поняла, как та работает, то все оказалось… ну, в общем, все оказалось невообразимо сложным. Но теперь она хотя бы понимала. Умственным усилием она прервала все мелкие связи, которые делали эти споры частью чего-то большего. Подула на свою кожу, и мертвые крошечные хлопья взметнулись в воздух.

Затем Мифани, потянувшись, коснулась руки Шонте. От этого прикосновения по коже американки разлились серебристые спирали, которые, утолщаясь, стали соединяться, пока все ее тело не покрылось металлом. Волосы издавали слабое шипение и треск, когда металл стал облекать десятки ее косичек, будто превращая ее в скульптуру, выполненную самым искусным и дотошным мастером в мире. Металл соскреб плесень, что покрывала кожу, и Шонте заблестела в почти кромешной темноте.

Мифани изумленно уставилась на подругу – точно фотомодель, залитая ртутью. Ее собственный палец, приставленный к руке Шонте, казался неопрятным в сравнении с блестящей безупречностью этой руки. Но она не поддалась желанию убрать его и вместо этого отправила телу Шонте еще одно сообщение. Американка содрогнулась, будто через нее пропустили электрический ток. Один раз, другой, затем села и открыла глаза. И если кожа ее была серебристой, то глаза выглядели твердыми и блестящими, словно черные драгоценные камни.

– Вставай, просыпайся, – проговорила Мифани. – Кофе и чая, уж прости, у нас нет, но такое случается, когда ты решаешь вздремнуть посреди места происшествия.

– А вот это вообще не смешно, – хрипло отозвалась Шонте. – У меня такое чувство, будто я зубы черствым хлебом почистила.

– Да ладно, не волнуйся, – ответила Мифани, вздохнув. – Я поняла, в чем дело.

– И знаешь, как все это прекратить?

– Конечно. Легко, как вот это. – И она подмигнула.

Пение прекратилось.

– Так что именно ты сделала? – спросила Шонте.

Они сидели в вестибюле молодежного хостела и ждали, когда за ними приедет машина. Вокруг была кучка студентов-туристов из Австралии и Америки. Обе женщины настояли на том, чтобы принять душ после того, как вышли из дома, но отделение Шахов в Бате было переполнено пешками, солдатами и врачами, каждый из которых пытался сделать по пятьдесят вещей одновременно. Несомненно, они бы уступили старшей по званию Мифани, но их нужда была сильнее. Свободных мест не оказалось ни в одной из гостиниц («Сейчас в городе проходит какой-то съезд, ладья Томас. Мне ужасно жаль»), поэтому выбор стоял только между молодежным хостелом и отказом от душа. Похоже, римских бань здесь больше не предлагали даже ладьям.