Солдат, сидевший на полу, протянул свою перепачканную кровью руку и мягко коснулся моего запястья.
– Ты хорошая девочка, – сказал он. – Ты хорошая, смелая девочка. Ты отлично поработала.
– Теперь ты в безопасности, – повторила врач. – Мы о тебе позаботимся.
Стена, которой я отгораживалась от пучины боли, страха и гнева, наконец рухнула, и я разрыдалась. Я плакала, как когда-то в гараже родительского дома в то последнее утро перед тем, как меня забрали, я заливалась слезами, потому что это было такое облегчение – больше не нужно было сдерживаться, не нужно было делать вид.
И когда на меня снова накатило умиротворяющее ничто, мне не нужно было пытаться оставаться в сознании.
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать седьмая
Несколько дней я чувствовала себя запертой в собственном теле.
Иногда я ненадолго просыпалась, снова возвращаясь в реальный мир. Незнакомые звуки, пощелкивания, жужжание, писк. Лица за синими бумажными масками. Потолки, проплывающие над головой. Мне снились самые яркие сны за всю мою жизнь, и в них возникали люди, которых я не видела много лет. Прижавшись лбом к стеклу, я ехала на переднем сиденье синего фургона. И видела океан. Деревья. Небо.
И точно так же, как земля снова высыхает после дождя, в какой-то момент я почувствовала, что снова обретаю материальную форму, и разбитые осколки меня собираются в единое целое. И однажды утром я просто проснулась.
Комната была полна солнечного света.
Я моргнула и с трудом, неуклюже повернулась в сторону источника света. Передо мной было окно. Легкие занавески. Снаружи росло кизиловое дерево, и его цветущие ветки, заглядывали прямо в комнату. Стены помещения были окрашены в успокаивающий голубой цвет, странно контрастирующий с темно-серыми приборами, которые попискивали и мигали рядом.
Я попыталась приподняться, но меня удерживали провода, прикрепленные к тыльной стороне ладони мягкими резинками. Я была прикрыта тонкой белой простыней, и мне пришлось отпихнуть ее левой ногой, чтобы понять, отчего так потяжелела правая. Гипс. Длинная фланелевая пижамная рубашка. Рукава скрывали туго перевязанные руки. Ключицу тоже тянуло, и я нащупала и там марлевую повязку.
Я позволила себе расслабиться, прислушалась к звукам, доносившимся из-под окон, и голосам по другую сторону стены. Мне стоило оставаться настороже, но сил для этого не было. Когда горечь и сухость во рту и горле стали невыносимыми, чуть не уронив вазочку с цветами, я все же дотянулась до стакана воды, стоявшего на столике рядом с кроватью, и осушила его одним глотком.