Светлый фон

Артист взглянул на Мотора и одобряюще кивнул. Опустив автомат, военный вытащил нож и несколько раз пырнул воздух.

— Если че, сразу вали его.

— Не волнуйся. Давай только быстро.

— Всего один удар.

На лице Артиста отразилась улыбка радостного предвкушения. Острое черное лезвие было практически невидимым, и сейчас оно в трех секундах от того, чтобы вонзиться лесничему в грудь.

Мандарханов мужественно смотрел на приближающуюся смерть. Сделать шаг назад — означало предать друга, предать память жены.

— Я тебя с ним в одной могиле похороню.

Пересилив себя, Макс встал рядом с Мандархановым. Решение было продиктовано эмоциями, а не разумом. Сагал бы никогда так не поступил. Наверное, поэтому, попадая в разные передряги, он всегда оставался жив. А Макс погибнет здесь и сейчас от руки обезумевшего от безнаказанности вояки, только потому что предпочел мимолетный порыв взвешенному анализу.

Артист радостно развел руки, приветствуя еще одну жертву.

— Сегодня просто праздник какой-то.

Когда Мотор оказался за спиной Артиста, в воздухе взвизгнуло железо. Удар прикладом пришелся военному точно в темечко. Артист сложился как солдатик из мокрой бумаги. Мотор с сочувствием взглянул на него, потом поднял взгляд на ошарашенных Макса и Мандарханова.

— В армии не место психам.

* * *

Медведь ошивался в трех метрах от клетки, прощупывая носом воздух. Наконец, решив, что опасности нет, зверь подошел.

Тотчас послышался хруст. Клетка-ловушка опустилась, однако трос, поддерживавший один из углов, зацепился за ветку, удержав клетку от окончательного падения. Конструкция пошатнулась под собственным весом и ударила медведя в бочину. Атакованное животное рыкнуло и отскочило.

Мандарханов сделал несколько выстрелов в воздух и заорал:

— Брысь отсюда! Уходи!

— Не стрелять, сука! — взвыл неизвестно откуда голос Погребного.

На этот раз выстрелы не возымели должного эффекта на медведя. Оглянувшись на преследователей, разъяренный зверь набычился и разродился предупредительным ревом. Это в прошлый раз он пришел на чужую территорию, а теперь — он у себя дома.

Дау заскулил по-человечески.