— В самом деле?

Сигруд смотрит вверх и видит Тати с винташем в окне третьего этажа — ее бледное личико выглядит серьезным и мрачным.

— Я стольких подвел за свою жизнь, — говорит он. — К стольким не успел, столько шансов упустил и столько всего из-за этого потерял… Этот шанс я не упущу. Не теперь. Не сегодня.

— Даже если это тебя убьет? — спрашивает Мальвина.

— Мы еще не мертвы, — говорит Сигруд. Он вытягивает перед собой руку, концентрируется и находит Пламя — светящийся золотом клинок прыгает в его ладонь. — Потратим каждую секунду на битву, пока есть что тратить.

Он смотрит на Мальвину. Она глядит на него, в ее глазах горит неистовый огонь. Потом она кивает.

— Ладно, — тихо произносит она. — Ладно.

Дрейлинг снова глядит на окно третьего этажа. Оттуда высовывается рука, машет.

— Выдвигаемся, — говорит он.

* * *

Татьяна Комайд чувствует недолгие угрызения совести, расчищая пространство перед окном в пустой квартире на третьем этаже, отодвигая стол и переворачивая вазу. Она открывает окно и смотрит на компанию, собравшуюся на улице внизу, серую и крошечную в причудливом, зыбком свете. Потом обрачивается к матери.

— Мне нужно что-то подложить под колени.

— Найду какие-нибудь подушки, — говорит Шара.

Они обустраивают ее гнездо молчаливо и аккуратно, словно горничные, накрывающие стол к завтраку.

— Это нормально для тебя, мама? — спрашивает Тати.

— Нормально? — повторяет Шара. — Как такое может быть нормальным?

— Городские бои, — говорит Тати, вставляя обойму в винташ. — Сражения, переходящие с одной улицы на другую, стрельба из чужих домов. Ты никогда этим не занималась?

— Я… бы сказала, что такое случалось очень-очень редко, моя дорогая.

— Очень редко, — с горечью повторяет Тати. Она качает головой, заряжая винташ. — Ты все это от меня скрыла. Ты мне солгала.

— Ты имеешь право на меня сердиться, — говорит ее мать, заряжая второе оружие. — Но я далеко не первая мать, которая показала ребенку лишь ту часть себя, которую хотела, а не целиком.