* * *

Тати крепко держит Сигруда за руку, пока он, хрипя и шатаясь, ковыляет по садовой дорожке к опушке леса.

— Тетушка с меня шкуру спустит за это, — говорит она. — Точно спустит, помяни мое слово.

— Пусть лучше спустит с меня, — отвечает он. — Меня проще поймать. — Кашляет, сглатывает, шмыгает носом и сосредоточивается на следующем шаге.

— Уверен, что хочешь это сделать? Правда?

— Я вырос у моря. Это мое право. И мое право увидеть, как моя подруга им наслаждается. Не отказывай старику в просьбе. Это грубо.

Тати помогает ему медленно, очень медленно забраться на холм, за которым простирается море, — на один шаг время от времени уходит почти минута.

— Уверен, что справишься?

— Я одолевал высоты повыше, — говорит он. — В конце-то концов. Ты там тоже была.

— Я не заметила.

— Как и я в общем-то.

Они продолжают подниматься по склону.

— Я поступила правильно, Сигруд? — спрашивает Тати с внезапным беспокойством. — В башне, когда я была… кем-то другим. Я переживаю из-за этого. Я могла, я могла бы…

Он вспоминает слова Шары: «Мало кто может на самом деле выбирать, как ему жить. Лишь немногим хватает силы решать, какой будет их реальность. Даже если мы победим — изменится ли это?»

— Ты сделала то, на что мало кто отваживался, — говорит Сигруд. — Ты отказалась от власти и дала людям выбор, которого у них никогда раньше не было.

— Но как они теперь поступят?

— Думаю, — говорит Сигруд, — по-человечески. Как всегда. К добру или к худу.

Его трость погружается глубоко в землю, такая та плодородная и влажная. Воздух холодный, потрясающий. Над ними возвышаются деревья.

— А я ведь их рубил, знаешь ли, — указывает он на деревья. — Глупый способ зарабатывать на жизнь, не так ли?

— Мы почти пришли, — говорит Тати. — Почти.