Пахнуло ледяным ветром.

И печальный пограничник вытер нос рукавом. Покосился на князя, словно вспомнивши, что здесь он. И отвернулся, застыл, обнявши ружьишко.

Простой.

Конопатый.

Вытряхни из казенной шинели да формы этой серой, приодень и выйдет обыкновенный познаньский недоросль, из тех, которых в любом городе полно.

А ветерок-то крепчает.

И конь хмурится.

Скотина бессловесная, а все понимает, что скоро буря придет, да не простая, с проклятых земель прикатится, и значит, будет всем весело, что демонам в Хельмовом болоте. И где, с позволения сказать, старший следователь? Или узнали, чего хотели, и на том плодотворному сотрудничеству конец пришел?

Автомобиль Себастьян увидел издалека.

Сперва – облачко сизой пыли, которое росло-росло да и выросло, выплюнувши серебристую искорку, в нынешних потемках яркую до рези в глазах. И часовой, очнувшись, вытянулся в струнку, всем видом своим демонстрируя грядущему начальству готовность до последней капли крови защищать землю родную от супостата.

Супостат, к слову, вел себя прилично.

С разговорами запрещенными не лез.

В королевство не переманивал.

Листовок за пазуху, как того опасался Гиршка, совать не пытался. И даже обидно стало. То ли знает супостат, что за листовку и обещание жизни сладкой Гиршку не купить, то ли достойным не считает. Вот бы сунулся он без паролю и бумаг, Гиршка б его подстрелил…

…героем бы стал.

…ордену получил.

Нехитрые эти мечты затуманили взор, и Гиршка почти пропустил момент, когда супостат вскочил вдруг в седло.

- Стой! Куды прешь?! – грозно насупил брови Гиршка.

А то даром что ль он это выражение лица тренировал? Перед зеркалом стареньким, потресканным вечерами, когда старшие товарищи ко сну отходили и Гиршкиных потуг видеть не могли. А то ишь, насмешничают.

- Туды пру, - ответил супостат. И жеребчика своего попридержал.