Сейчас, в полумраке, она казалась много моложе своих лет. Или же, напротив, выглядела аккурат на возраст свой? И залюбоваться бы, да мешает… что мешает?

Ничего.

Просто… шкура чешется этак, нехорошо, предупреждая, что того и гляди прорежется неприличная для человека светского чешуя. А там и до крыльев недолго, что вовсе некомильфо-то будет. Себастьян тихонечко отступил к стене и потерся плечом, пытаясь утихомирить зуд. Приворотное? Отнюдь. Всплеска симпатии к кому-либо из находившихся в комнате он не испытывал, скорее уж желание немедленно оную комнату покинуть.

И не только комнату, но и дом.

Побыстрей.

Пока не поздно…

— Что мы должны услышать? — поинтересовалась Бавнута и, подобрав юбки, направилась к дверям. Но те закрылись и так резко, будто кто-то стоявший за порогом, захлопнул их. Звук ударил по нервам, и крылья едва не выстрелили, укрывая Себастьяна от неведомой опасности.

— Вой, — Катарина потрогала мочку уха.

Не проколоты.

И серег не носит, как и цепочек, браслетов, а ей бы пошли браслеты, руки у нее красивые, с тонкими запястьями и длинными кистями. Пальцы тонкие…

— Ветер, — нервически произнесла панна Белялинска и повторила, сама себя убеждая, — это всего-навсего ветер. По осени здесь частенько ветра бывают.

— Думаете?

Улыбка Катарины Себастьяну совсем не понравилась. Этакая… с легкой безуминкой, а еще с сожалением, будто бы знала она что-то, ему недоступное. Не только ему, но и прочим, в комнате собравшимся. Пан Белялинский поежился и проворчал.

— Из окон тянет.

— Я же говорю, ветер. А вы тут… устроили…

— У них фантазия богатая, — поддержал супругу пан Белялинский. — Представляешь, заявили, что будто бы я занимаюсь контрабандой!

— А вы не занимаетесь? — поинтересовался Вилли который занял самое дальнее кресло, сдвинувши его в угол. И ногой этак качнул, едва не потерявши тапочек.

— Нет, конечно! — не слишком искренне возмутился пан Белялинский.

— А зря…

Катарина вздрогнула и жалобно поинтересовалась: