Он не знал, почему вспомнил про Крым, и говорил первое, что придёт в голову.

Когда он обнимал Таню и смотрел вдаль, ему вдруг на секунду почудилось, будто вокруг не снег, а ослепительно-белый песок на берегу моря. И море не синее, а чёрное, как мазут, и в небе нет солнца, луны и звёзд.

Он шёл по песку к берегу, на котором стоял диван, обитый блестящей чёрной кожей. На диване сидели трое. Они обернулись в его сторону, и тогда он понял, что вместо лиц у них – блестящие зеркальные маски.

– Это четвёртый, – сказал один из них.

* * *

Когда Нойгард, Гинзберг и Крамаренко уселись на диван перед огромным экраном в комнате психологической разгрузки, Лазарев вдруг понял, что где-то это уже видел.

Но где и когда?

Ему вдруг на секунду показалось, будто он идёт по белому песку в сторону моря, а на берегу стоит чёрный кожаный диван и на нём сидят трое в чёрных капюшонах и зеркальных масках.

– Это четвёртый, – сказал один из них.

Он зажмурился, мотнул головой, и видение расплылось в воздухе, как пару часов назад растворилось наваждение с рекой, лесом и его командой, да, вот этой командой, которая сейчас сидит на диване перед экраном.

И он вдруг понял, что у него в руке.

Он посмотрел на серебристую звезду, и внутри заговорил неземной бессловесный голос – может быть, точно так же море говорило с «Авророй», – что всё это теперь навсегда с ним и что он теперь навсегда часть этого моря.

Что эта звезда – он сам.

Что это огонь, падающий с неба.

Что это они все – и он, и его звезда, и «Аврора», и корабль, и даже его мёртвая команда, и само это море, которое на самом деле осталось с ним, – огонь, падающий с неба.

Он понял, что море не отпустило его и не отпустит больше никогда.

Нойгард, Гинзберг и Крамаренко сидели на диване и бессмысленно смотрели на Лазарева, будто чего-то ждали. Он сел рядом с ними.

– «Аврора», покажи нам море, – сказал он.

И на огромном экране появилось море.

Чёрное море возле мыса Фиолент в Крыму.