Если бы Он явился сегодня, какими были бы слова Откровения? В каких образах человеческому сознанию была бы предложена Истина, непостижимая априори? Что было бы сказано и — это куда важнее! — что было бы услышано и понято?
Две тысячи лет назад приходилось пользоваться словарем едва ли в десяток тысяч слов и обращаться к архаической образной системе. Отец, раб, царь, сын, овцы, невесты, пир, награда, огонь, казнь. Топор и смоковница. Сеятель. Пастырь. Это было понятно и близко. Осязаемо, зримо, наглядно. Но насколько релевантно излагаемой сути?
Две тысячи лет назад приходилось пользоваться словарем едва ли в десяток тысяч слов и обращаться к архаической образной системе. Отец, раб, царь, сын, овцы, невесты, пир, награда, огонь, казнь. Топор и смоковница. Сеятель. Пастырь. Это было понятно и близко. Осязаемо, зримо, наглядно. Но насколько релевантно излагаемой сути?
Как трансформировались бы эти метафоры в настоящее время? Сегодня ученые, чтобы хоть как-то приблизить свои немыслимые гипотезы к сознанию обывателя, изобретают условные образы: струны, мембраны, "очарованные кварки". Что заменило бы образ Геенны, этой долины для сжигания мусора и мертвых животных к югу от Иерусалима? Чем бы стал Сеятель? Или невесты, ждущие Жениха и с тревогой наблюдающие за уровнем масла в светильниках?
Как трансформировались бы эти метафоры в настоящее время? Сегодня ученые, чтобы хоть как-то приблизить свои немыслимые гипотезы к сознанию обывателя, изобретают условные образы: струны, мембраны, "очарованные кварки". Что заменило бы образ Геенны, этой долины для сжигания мусора и мертвых животных к югу от Иерусалима? Чем бы стал Сеятель? Или невесты, ждущие Жениха и с тревогой наблюдающие за уровнем масла в светильниках?
Не превратилось бы Откровение в технопроповедь, научно-популярное эссе или космическую оперу?..
Не превратилось бы Откровение в технопроповедь, научно-популярное эссе или космическую оперу?..
Не все мы умрем, но все изменимся.
Не все мы умрем, но все изменимся.
Глава 9
Функция бесконечности
Глава 9
Функция бесконечности
Легкое дуновение летнего теплого ветра коснулось моего лица — нежно, как мягкая кисть касается холста. Луч яркого солнца падал откуда-то сбоку, заставлял жмуриться. Ветерок подул снова, сильнее, и, видимо, принес с собой сорванную с ветвей паутину, потому что кроме прикосновения ветра что-то раздражающе защекотало мне лоб, щеки, потом настырно полезло в ноздри, так что я едва не чихнул, замотал головой и проснулся.
Яна, по-детски приоткрыв рот, низко нагнулась к моему лицу и старательно щекотала нос кончиками волос. Она сидела на мне верхом, подол сарафана задрался, и белые гладкие коленки блестели в лучах солнца, пробивающихся сквозь тонкие прорехи простыни на окне. Увидев, что я проснулся, она еще раз дунула мне в лицо, рассмеялась тихонько, выпрямилась, хлопнула ладошкой по груди и сказала: