— Вон там.

Котельная была из старых, тех, что первыми пришли на смену дровяным печкам в квартирах. От угольной топки исходил вязкий жар, под узким окном расположился топчан с засаленным солдатским одеялом; на столе, среди культурных напластований, оставленных несколькими поколениями кочегаров, примостился громоздкий телефонный аппарат старого образца с буквами на диске набора. Я подвинул ногой шаткую табуретку, присел и снял трубку.

В квартире на Лесном никто не отвечал. Я дал гудков десять, нажал на рычаги, позвонил снова — безрезультатно. Это могло означать, что дела совсем плохи — или что кто-то просто отключил телефон на ночь, но я не стал терзаться догадками: нужно было выяснить многое, а время поджимало.

Косте Золотухину дозвониться тоже не получилось. Я подумал немного, полистал записную книжку и набрал домашний номер Леночки Смерть. Бог весть, как он у меня оказался, но звонить по нему мне не доводилось ни разу.

— Общежитие! — недовольно продребезжал старушечий голос на другом конце провода.

— Пожалуйста, Сидорову Елену, — попросил я. — Это срочно.

Я был готов к возмущению или вопросам, но их не последовало: видимо, на вахте привыкли, что Леночке по делам службы то и дело звонят в неурочное время. Трубка громыхнула о стол, послышались шаркающие шаги и все стихло. Шли минуты. Я покосился на истопника: тот растянулся на топчане, закинув ноги на низкую спинку и держа перед собой книжку в строгом академическом переплете. Заглавия я не разглядел.

Тишина в телефонной трубке ожила, послышались шаги, кто-то споткнулся, зашипел, выругался, и наконец я услышал сиплый спросонья голос:

— Сидорова.

— Лена, привет, — сказал я.

— Адамов! — закричала она и замолчала.

Снова наступила тишина.

— Алё! — позвал я. — Алё!

В трубке всхлипнуло.

— Лена! Ты меня слышишь?

— Адамов, — выдохнула она. — Ты живой вообще?!

— Вполне, просто…Я немного выпал на время из жизни.

— Да что у тебя там творится?! Где ты, что с тобой?!

Щелчков не было слышно, но я на всякий случай спросил:

— Лена, а мы сейчас одни?