Он не мешкая открыл дверь и, когда спустился на песок, перемешанный с мелкой галькой, держался на ногах вполне твердо, и даже устоял, когда большая черная собака выскочила следом за ним и толкнула его под колени. Он протянул руку и поддержал Пламтри, выпрыгнувшую из машины. Взвизгнули ржавые петли – это Пит откинул заднюю дверь.

Пламтри смотрела на юг, туда, где за узким заливом белели фасады Марина-дистрикт; все окна были темными, однако на тротуарах Марина-Грин можно было разглядеть нескольких велосипедистов.

– Мой родитель, вероятно, сказал вам, что я умру здесь, – тихо произнесла Пламтри, – и не исключено, что он прав. Мне кажется, я ничего не имела бы против – я знала, что это могло входить в цену отмены убийства, – если бы не познакомилась с тобой, Сид.

Кокрен открыл было рот, но не придумал, что сказать. Если бы ему самому удалось в свое время достичь воздаяния за убийство, они с Коди не встретились бы вовсе.

– Я… я чувствую то же самое, – выдавил он после паузы.

Слабый ветерок доносил от воды тихую музыку, далекие колокольчики и струны вели мелодию, которую он знал и давно любил, и она ярко и чуть ли не весело облекала сердцевину ностальгического отчаяния в нарочитую беззаботность. Практически в каждом такте он почти точно угадывал следующую ноту – он даже мог бы подпеть мотив, если бы у него не перехватило горло от горя, – и он знал, что это лишь бридж[41], что мелодия скоро вернется к тщетной доблести основной трагической темы.

Скотт Крейн подошел к беломраморной лестнице и на мгновение остановился, глядя вниз на вымощенный булыжником причал. Потом сел на сломанную коринфскую колонну и уронил голову на руки. Кровь все еще текла из его ушей, и в усиливавшемся свете босая правая нога сияла красным.

Кокрен взял Пламтри за руку, и они тоже пошли по скрипевшему под ногами песку к лестнице. Он слышал за спиной шаги остальных спутников, топот лап и пыхтение пса.

У начала ступенек он остановился и посмотрел вниз, на вымощенный до самой воды прямой перешеек.

В первый миг он подумал, что в этом закоулке неспокойного залива над водой задержался клок тумана; потом его взгляд сфокусировался как-то по-другому…

И вот уже в серой воде покачивалась хрустальная лодка со стеклянной мачтой, и на банках ее располагались сгустки прозрачного дыма; их облик сделался узнаваемым, когда он посмотрел на них в упор, но тут же рассыпался калейдоскопом бесцветных лиц и рук, и он увидел, что это были хрупкие оболочки людей, призраки, мерцающие в рассветном свете. Он узнал слепого старика Паука Джо, у которого на талии все так же болталось множество самодельных пружинных щупов, делавших его и впрямь похожим на паука-косиножку, и вроде бы заметил Тутмоса Величайшего, хотя уже без костылей, а потом совершенно ясно увидел Архимедеса Мавраноса, стоящего на носу. Мавранос повернул голову к людям, находившимся на суше, и Кокрену показалось, что он улыбается и машет рукой.