– Вы хотите убить меня из-за Форнакса? – поинтересовалась Мерси. – Или потому, что мне известно, что вы и Малахайд – один и тот же человек?
– О нет, в этом вы ошибаетесь.
– Прекратите рассказывать мне эту дурацкую сказку про вашего кузена!
– Мы вынуждены делить между собой одно тело. Но мы
– Расскажите мне, как это произошло. – До сих пор у Мерси не было времени задуматься о причинах странного явления, свидетельницей которого она невольно стала. Вероятнее всего, это был результат одного из неудачных экспериментов в области библиомантики, о которых в обществе ходили слухи.
На мгновение Торндайк показался ей человеком, который ежесекундно опасается чего-то и поэтому оглядывается при каждом шаге, как будто хочет убедиться в том, что Малахайд не стоит за его плечом.
– Ваша тень, – произнесла Мерси.
– Простите?
– Я думаю, он именно там. Не в вас самом. Малахайд всегда следует за вами по пятам, хотите вы того или нет. Вы уже несколько раз пытались отделаться от него, не правда ли? Но это невозможно. Даже в могиле он будет лежать бок о бок с вами – до тех пор, пока от вас не останется ничего, что при свете способно отбрасывать тень.
– В высшей степени поэтично, – насмешливо заметил Торндайк, однако на его лице отразилось сомнение: он обдумывал эту идею. Мерси удалось отвлечь его, однако лишь на мгновение. Вероятно, ей всё равно предстояло умереть.
– Малахайд – детище бульварных романов, – произнёс Торндайк, поколебавшись. – Это не проклятие и не призрак. В детстве они окружали меня со всех сторон, как и вашу знакомую Флоренс Оукенхёрст. Мой отец владел одним из первых издательств подобного рода, издавал дешёвую писанину, причём тогда на ней ещё можно было сколотить состояние. Он не терпел ни классической прозы, ни стихов и не мог похвастаться сколько-нибудь хорошим вкусом. Он был грубым чудовищем под стать той грязи, которую печатал для своих читателей, и он не позволял мне читать что-либо, кроме бульварщины. Если он заставал меня с какой-нибудь другой книгой в руках, он бил меня и промывал мне глаза мылом, потому что считал, что я читаю книги для чистоплюев и сам хочу стать одним из них. Он сам сочинял бульварные романы и публиковал их потом под различными псевдонимами. По вечерам отец заставлял меня читать то, что успевал написать днём, всю пошлость и грязь, сочившиеся из-под его пера. Он спрашивал с меня содержание каждого абзаца, требовал пересказывать каждую описанную им мерзость и, если я не мог дать ему удовлетворительный ответ, потому что только притворялся, что читал его произведения, он колотил меня снова. – Торндайк помедлил, запнувшись на полуслове, и продолжил: – Мало-помалу один из уголков моей души стал находить извращённое удовольствие в описаниях насилия в историях моего отца: я начал воображать, как в один прекрасный день сотворю с отцом всё, что он делает со своими героями. Другой же части моей души было стыдно за столь низменные помыслы. Так в моей душе образовалась трещина, которая постепенно углублялась. Тогда я не подозревал о том, что я – библиомант (ведь мой отец был очень далёк от библиомантики), однако, вероятно, именно благодаря библиомантике моё другое, отвратительное «я» в конечном итоге материализовалось. Моё тело стало и его телом. Так на свет появился Малахайд.